Елена Ткач - Царевна Волхова

Она радовалась как ребенок любой возможности пошутить. А Эля радовалась и за себя, и за мать, и за Сенечку, деловито топающему по расчищенным от снега дорожкам, — в свои двенадцать с небольшим Эля уже научилась чувствовать мысли и настроения близких. Про кошмарную прошедшую ночь старалась не думать.

Когда сумерки стали укрывать тенями тихий поселок, у ворот послышалось легкое шуршание шин и громкие бодрые гудки: короткий, длинный… Тася поспешила к воротам. Эля было за ней, но мать жестом остановила ее: мол, погоди, не лезь поперед батьки…

Из приземистой темно-вишневой «Ауди» выбрался плотный, на удивление загорелый мужчина, заметно начавший полнеть. Широко ставя ноги и слегка растопырив руки, он направился к ней. Протянул руку. Тася пожала её и взгляды их встретились. В улыбке его светилось что-то задорно-мальчишеское и на миг ей показалось, что Ермилов немного смутился.

Эля, стоя на крыльце в отдалении, напряженно всматривалась в сторону ворот — ей мешало заходящее солнце, слепило глаза, и более или менее ясно она различала только фигуру матери со спины: стройную прямую спину, талию, перетянутую широким кожаным поясом, легкую куртку, накинутую на плечи, и густую волну темных волос, рассыпанных по плечам. Солнце просверкивало сквозь них, и Эле казалось, что в маминых волосах загорелся яркий искристый огонь.

— Сергей! — Ермилов крепко пожал ей руку. — Очень рад! Нам очень вас не хватало. Сейчас мои выберутся укачало детвору, небось, едва шевелятся, раки зеленые!

Тася в ответ только молча кивнула. Ей подумалось, что судя по первому впечатлению, все, вроде, должно сложиться удачно. Глава семейства не вызывал неприязни, скорее наоборот…

К ним подошла женщина, которая только что выбралась из машины. Судя по первому взгляду, она была помоложе Таси, ей было около тридцати. Высокая, загорелая, длинноногая, в обтягивающих брюках стрейч, с гладкозачесанными аспидно-черными волосами и алыми пухлыми губками.

«Капризная!» — отметила про себя Тася и невольно первая протянула руку.

— Диана Павловна! — провозгласила Ермилова, даже не удосужившись изобразить подобие улыбки и вяло пожимая Тасину руку. — Дети, ну сколько можно копаться! — прикрикнула она, резко обернувшись к машине. И длинный завитый хвост её волос задел Тасю по лицу.

Тася быстро вскинула руку, словно защищаясь. Ермилова, заметив свою оплошность, притворно обеспокоилась.

— Ох, извините! Миша, Аня, идите сюда. Сейчас мы будем знакомиться. Она прищурилась. — Вы, кажется, Анастасия?

— Анастасия Сергеевна, — очень раздельно, едва ли не по слогам выговорила Тася, резко повернулась и направилась к дому.

«Ой, мамочка! — всполошилась Эля, наблюдавшая эту сцену. — Похоже вы с ЭТОЙ каши не сварите. Похоже, наша работодательница сущая мегера!»

Она видела, что мама на взводе, надо было как-то разряжать обстановку и вприпрыжку устремилась к воротам, где стояла Диана Павловна. На лице Эли сияла улыбка, светлая как утренний сад на заре.

— Здравствуйте, меня зовут Эля. Как вы доехали? Долго добирались? И устали наверное…

— Спасибо, Эля, все хорошо. Дети устали, конечно…

— Ой, здесь так чудесно, они сразу в себя придут! Миша, Аня, — звонко крикнула она, — посмотрите, какие тут шишечки!

Маленькая, пухлая как пирожок, Аня сразу с охотой потопала вслед за Элей. Белобрысый Михаил не спешил и, засунув руки в карманы джинсов, внимательно разглядывал незнакомую девчонку.

Перехватив его взгляд, Эля вся как-то внутренне сжалась. Никто ещё не рассматривал её так — пристально, без смига, в упор.

Она отвернулась и занялась маленькой Аней. Та, похоже, обладала вполне покладистым характером, и, вздохнув, Эля подумала, что хоть с этой у мамы не будет особых хлопот. Но вот мальчишка! Ленивая походка вразвалочку, серые прищуренные глаза буравят насквозь, губы растянуты в презрительной гримаске. Это был малец избалованный, вредный и страшно самоуверенный, от которого, наверно, можно было ожидать всяких пакостей. Сердце забилось сильней — она поняла, что дурные предчувствия её оправдаются.

Эля поглядела на себя глазами хозяйского сыночки: глаза, вроде бы, ничего себе, но все ж не такие выразительные как у мамы. Личико бледненькое, худенькое, плечи сутулые, походка какая-то неуклюжая коленками вперед… Серая мышка, привыкшая к сырому подвалу и с опаской выглядывающая на свет. Нет, она никак не могла произвести впечатления!

Эля вдруг страшно на себя рассердилась: да что это такое! — какой-то пузырь надутый, сопляк вонючий глянул на нее… а она и давай! Разволновалась, расстроилась…

— Тоже мне, фотомодель! — она в сердцах фыркнула. — Тьфу! Гадость какая!

Она терпеть не могла эту модную профессию и девиц, которые хотят одного — подороже себя продать и чтобы все вокруг них охали и ахали от восхищения. Пустышки! Дешевки! Дуры набитые…

Между тем хозяйка обошла дом и сад и, как дикая кошка, накинулась на мужа. Окрестности завибрировали от звуков её высокого резкого голоса.

— Ты мне что говорил: дача прекрасная! А это? Развалюха! Сарай! Ты б меня ещё в курной избе поселил… с козлятами!!! Это просто черт знает что такое! Я тут и дня не выдержу. И это после райского отдыха в Греции. После Парижа… Нет, ты как хочешь, но ноги моей здесь не будет!

«Вот-вот, — подумала Эля. — Вот она, взбалмошность-то. Во всей красе! А мама ещё говорила, что она — признак одаренных натур. Нет уж, спасибочки! Не надо мне никаких натур, если они такие… Помру, а такой не буду!»

— Диночка, Дидуся, ну милая! — лебезил возле неё Ермилов, рокоча как морской прибой. — Мы тут все в один миг переделаем. Я уж и ребят предупредил, завтра Влад с Колей приедут. К восьмому марта мы тут все отделаем под щуче-рачий глаз! Ты ж меня знаешь, я когда-нибудь слов своих не держал? Все будет, рыбонька! Все как захочешь!

За ужином атмосфера несколько разрядилась. Диана Павловна оживленно обсуждала с мужем проблемы семейного бизнеса. Тасе невольно вспомнилось, как начинал свое дело Николай, как мечтал о собственном супермаркете наподобие германского «Кауфхофф», где можно купить все от пары носков до компьютера, не позабыв и о самой разнообразной снеди… Конечно, она, Тася, была так от этого далека! Ей казалось, что с тех пор как пришлось бросить театральную студию, жизнь её повернула в какое-то ложное русло. Что душа её, поток сил, чувств, эмоций созданы для иной жизни. Но свежие краски на её холсте затерлись, смазались, и теперь сама она толком не помнила, что именно было на нем изображено.

Ермилов с нею и с детьми вел себя обходительно и весьма вежливо. Похоже, ему было неловко перед ними за недавнюю выходку жены. Сама Диана Павловна упорно не замечала Тасю, тем самым указывая ей на её место прислуга! Эля мучилась, болея за маму, ей было больно видеть все это. Но мама держалась, ни словом, ни жестом не давая понять хозяйке, что задета и что ведет себя та не очень-то по-людски.