Елена Ткач - Проша

«Ох, что-то мне нехорошо… — подумалось ей. — Только бы не пропустить эту дыру. Только бы не свалиться!»

Но взгляд её, точно приклеенный, блуждал вдоль заборов, как нарочно не желая глядеть под ноги. Сеня с испугом подумала, что кто-то как будто овладел её волей, а она не в силах сопротивляться.

«Ну давай же, взгляни на дорогу — что там впереди? Ох, что же это со мной?» — охнула Сеня и… нога её внезапно не ощутила опоры и рухнула в пустоту.

Она провалилась в открытый люк, даже не вскрикнув!

На какое-то время мир погас. Потом сознание вернулось к ней, а глаза начали привыкать к темноте. Тьма не была кромешной — сверху проникал слабый свет. При падении ей удалось уцепиться за железные скобы, вделанные в стены колодца, который был буквально начинен какими-то трубами, уходящими в глубину. По дну отводной трубы текла вода. Сверху капало. Было сыро и холодно. Сеня почувствовала, что вся дрожит, да так, что зуб на зуб не попадает.

Она потерла саднящий лоб и нащупала набухавшую шишку, значит бахнулась головой. Надо скорей выбираться! Она огляделась и поняла, что стоит, упираясь ногами в скользкую проржавевшую трубу, уходящую в боковое русло колодца. Как птичка на жердочке! Под ногами была вода — труба лишь немного возвышалась над ней. Судя по всему, внизу было довольно-таки глубоко, во всяком случае, дна не видно. И если бы, падая, она не уцепилась за скобы, провалилась бы вниз!

Сеня подняла голову: до наружного отверстия расстояние примерно в два её роста — то есть, около трех метров! Ей стало жутко. Сумеет ли выбраться? Тело онемело, ноги стали ватными, казалось, она не сможет не то что вылезти, а даже пошевелиться… Опять огляделась, на сей раз внимательней: металлические скобы вели наверх наподобие ступеней. Надо бы ухитриться взобраться на нижнюю, за которую она уцепилась, но та находилась на уровне головы. Девчонка крепче ухватилась за скобу, попробовала подтянуться, карабкаясь ногами по склизкой стене. Ноги соскальзывали, пальцы свело — она едва не ухнула в воду!

— Мама! — жалобно крикнула Сеня, вглядываясь в недоступный круг света над головой. — Мамочка… Помогите! — и захлебнулась слезами.

— И долго ты тут реветь собираешься? — раздался рядом гнусавый надтреснутый голос.

От испуга она шарахнулась и, конечно, свалилась в воду!

— Ну что за наказание, а? И за что мне такая дуреха попалась? причитал голос над головой. От страха она зажмурилась и ничего не видела только чувствовала как кто-то тащит её из воды. Дальше, дальше… Наконец открыла глаза. Перед нею стоял домовой!

Ноги у неё подкосились и, ойкнув, девчонка осела вниз. И ощутила под собою мягкий пушистый ковер…

— Что ты глумзаешь глазами? — буркнул Проша. — Дом это мой. Жилище, то есть. Потому что дом свой я потерял.

Сеня ошеломленно озиралась по сторонам. Они находились в комнате с низеньким потолком, все стены которой, пол и даже потолок были занавешены толстыми ворсистыми коврами. Окон не было. Двери тоже. Похоже, вход в Прошино жилище был тщательно замаскирован тяжелыми драпировками — повсюду, кроме ковров, свисали затканные шелком портьеры. Шатер, да и только!

В углу помещения под раскидистым фикусом стоял низкий овальный столик. По сторонам от него — два глубоких обитых бархатом кресла. У одной стены высился красавец-буфет, уставленный серебром и фарфором. У другой необъятный диван, так и манивший забраться в самую глубину с ногами.

Проша перехватил её взгляд.

— Давай, забирайся! И снимай с себя все — вымокла ведь насквозь! Вот, завернись пока в это… — он кинул на диван уже знакомый ей плед.

Она послушно сняла мокрую одежду и закуталась в плед с головой — так, что только глаза выглядывали наружу. Огромные, удивленные, они сверкали сейчас чудным блеском, и сама Сеня казалась невиданным существом, жителем какой-то запредельной страны…

— Проша, можно спросить?

— Валяй!

— Прошлой ночью, в грозу, показалось, что меня кто-то зовет…

— Ну?

— Ты меня звал?

— Угадала.

— А почему именно меня? Ведь тут полно людей… и детей. И почему ты меня спас тогда? И теперь? Ты что, всех спасаешь?

— Глупости! Ясное дело, не всех. Много будешь знать — скоро состаришься. Ладно, скажу. Я тебя ждал. Искал. Сказано было: скоро ТВОЯ появится… Вот я и был начеку. И ты появилась.

— А как ты узнал, что я — ТВОЯ? И кто тебе об этом сказал?

— Нет, ну что за девица невыносимая?! Попридержи-ка вожжи — ты своим любопытством кого хочешь с ума сведешь! И как родители тебя терпят?

— А я их не расспрашиваю. У них все обычное. А ты-то другой.

— Необычный?

— Ага.

— Ох-хо-хонюшки! Не было печали — черти накачали! Явилась — не запылилась! МОЯ! Ну ладно, сказано мне было свыше… Говорил ведь предупрежденье я получил, чтоб, значит, жизнь свою переменил и делом занялся, а не то худо будет. А что это означает — свыше — думай сама. И не жди ответов готовеньких! Головой поработай — на что она тебе дана? То-то… А то, что МОЯ ты, узнал я по глупейшему выражению твоей физиономии. Этакое было в тебе… порханье! Летела как бабочка на огонь, не разбирая дороги. Этакая восторженная пичуга! Нет, думаю, пропадет! Надо ею заняться, поучить уму-разуму. Ты теперь забота моя! А я — оградитель твой и защитник.

Говоря все это, Проша копошился возле буфета, извлекая оттуда блюдо с нарезанным сыром и ветчиной, серебряную вазочку с изящным витым ободком, полную шоколадных конфет, пузатый заварной чайник с болтавшимся на носике ситечком, большое овальное блюдо с виноградом и апельсинами и две чашки с волнистым краем.

— Это, конечно, не угощение, а так, одна видимость… разглагольствовал домовой, снуя между столиком и буфетом. — Знал бы, что гость пожалует, лучше бы подготовился. Я б тогда торт свой испек. Фирменный! А пока… — он нагнулся, заглядывая в самую глубь буфета, и с торжествующим возгласом достал плетеную сухарницу, наполненную какими-то коричневатыми кирпичиками, судя по всему, выпеченными из теста.

— Вот! Осталось еще… Это мои любимые — очень редкий рецепт. Ему лет триста, наверное, если не больше. — Проша водрузил сухарницу в центр стола. — Прошу! Будь как дома. Подзакусим немного, а то от всех этих волнений есть захотелось.

Сеня не возражала, спрыгнула с дивана и, путаясь в полах пледа, проковыляла к столу. Усевшись в кресло, вмиг провалилась в его баюкающую ласковую глубину и подумала, что в жизни не ощущала себя удобнее. Кресло будто поглотило все тревоги, все обидное, горькое, так бы сидела тут и сидела… И Сеня, не долго думая, принялась за еду. Точно с рождения только и делала, что гостила у домовых!

Проша восседал в кресле напротив и за обе щеки уплетал ветчину, не забывая при этом разглагольствовать с набитым ртом.