Елена Ткач - Странная фотография

Семья у Сени была большая: мама с папой, дедушка с бабушкой и старший брат Костик. И все они жили под одной крышей! Были ещё папина мама бабушка Дина с тетей Маргошей — папиной сестрой, но они обитали отдельно на Ленинградском проспекте. Ни для кого из родных и знакомых не было секретом, что в семье верховодили женщины, вернее сказать, баба Инна. Она вместе с дедом Шурой занимала самую уютную комнату — направо от столовой. Всего в доме комнат было четыре: спальня родителей, столовая, детская и комната бабушки с дедом. Прошлой весной Костик попросил, чтобы ему отвели каморку влево по коридору — там была темная комната, в которой хранился всякий хлам. Взрослые сначала запротестовали: мол, как же мальчик будет жить в комнате без окна? Но, подумав, уступили — дети подрастали и каждый нуждался в отдельной комнате. Тогда темную вымели, вычистили, снабдили торшером, бра и светильником, обклеили новыми веселенькими обоями, и в ней водворился Костик вместе со своим любимым компьютером, а комнат стало пять.

Семья была шумная, беспокойная, то и дело взрослые заводили бесконечные споры по поводу и без повода — инициатором этой бесконечной грызни, как правило, была бабушка Инна. Все-то всегда не по ней, все её раздражало и все кругом виноваты! Быть может, оттого что дом их похож был на ворох сухой соломы, на которую то и дело падали искры из очага и разгорался пожар изнурительной семейной войны, Сеня выросла несколько диковатым ребенком и любому общению предпочитала одиночество с книжкой, лишь бы продлить хоть минуту покоя…

Она сама себе придумала уменьшительно-ласкательное короткое имя «Сеня», не желая отзываться на «Ксюшу» — Ксюши в последнее время прямо-таки наводнили Москву, куда не сунешься — там непременно окажется очередная Ксюша! А Сеня была только одна. По крайней мере, о других молва до сих пор помалкивала… Может, от этого неприятия расхожих стереотипов и рано проявившегося стремления не походить на других, она держалась особняком и сторонилась сверстников. Втайне она мечтала о парне, но только… хорошо бы, чтоб и он тоже здорово отличался от всех, с кем приходилось сталкиваться, а таких что-то пока не наблюдалось.

Ксения была невысокой, худенькой и кареглазой. Когда она смеялась, в глазах под густыми ресницами сияли чудесные золотые искорки, а когда хмурилась и бывала не в духе, Костик шутил, что глаза у неё светятся зеленью в темноте, как у кошки! Густая копна вечно растрепанных светлых волос падала ей на плечи, иногда Сеня прихватывала их на затылке заколкой. Челку, как у всех, она презирала, и высокий свой лоб оставляла открытым, за что получила от зубастых одноклассниц прозвище «дедушка Ленин». Сеня вообще ненавидела эту манеру обезьянничать и подражать — такую распространенную среди девочек её возраста. У неё были длинные ноги с чуть крупноватыми и вечно сбитыми в кровь коленками, потому что Сеня носилась повсюду как ветер! Она редко плакала, потому что с раннего детства люто возненавидела дразнилку «Плакса-вакса-гуталин», которой донимал её старший братец, и только кривила губки и раздувала ноздри, чтоб не заплакать, а Костик прыгал вокруг, гогоча, и орал: «Ну что, сопишь? Сопатка!»

Правда, это было давно, с тех пор уж столько воды утекло… А прошедшее лето, похоже, примирило брата с сестрой и даже сделало их друзьями. И не только их — Сеня страшно сблизилась с папой. Николай Константинович уверял близких, что его дочь с возрастом обещает стать настоящей красавицей и к тому же она очень смелая, но пока эта дочь была довольно угловатой девчонкой-подростком, обожавшей носиться по улицам наперегонки с собой, боявшейся пауков и всему на свете предпочитавшей туманные девичьи грезы…

И вот теперь девчонка восседала на лестнице, обхватив руками облепленные мокрой юбкой колени и прислушиваясь: не послышатся ли внизу чьи-то знакомые шаги… За стенами старого дома бушевала гроза, от ударов грома дом вздрагивал и будто моргал от испуга — хлопали ставни спешно закрываемых окон. От волнения, холода и бесприютности Сеню пробирал озноб: ей почему-то казалось, что пока она здесь сидит, что-то плохое случилось… может быть, с кем-то из близких… ну почему никто не идет?

Понятно, что мама с папой, как видно, ещё на работе, брат пропадает где-то на улице с новым приятелем по кличке Слон, с которым познакомился этим летом, а вот бабушка с дедушкой… Оба они были домоседами и весьма неохотно покидали пределы их большой захламленной квартиры. Может, в гости отправились? В парке она деда Шуру с бабушкой Инной не видела — у них была излюбленная аллея, по которой они, если уж выбирались из дому, бродили взад-вперед, как заведенные. В лучшем случае присаживались на лавочку посередине аллеи, — тоже свою, любимую, — когда выбивались из сил… Нет, ни на лавочке, ни на аллее их не было. Значит ждать ей придется немало. Но что ж они позабыли на улице в такую погоду и где пропадать старикам в такую грозу?

Сеня уселась под дверью на верхней ступеньке лестницы, положила испачканные листы себе на колени и, тяжко вздыхая, приготовилась ждать. Вот уж точно сказал про их семью Проша — непутевая у них семья!

Вспомнив о Проше, Сеня всхлипнула и уронила голову на колени. Проша, миленький, где же ты?

Дело в том, что Сенин друг Проша несколько отличался от обычного её окружения. Проша был домовой!

Обожавшая все загадочное и таинственное, Сеня предпочитала любому общенью с подружками (которых у нее, к слову, не было), мечтать на своем диванчике, свернувшись калачиком и закутавшись в плед. Книжки Клайва Льюиса и Джона Толкиена она читывала и перечитывала десятки раз и знала едва ли не наизусть. Мир «Хроник Нарнии» и «Властелина колец» был её миром, явью, в которой оживала душа, а мир каждодневный, обыденный — сном, который снился ей, что ни день, — нескончаемым, надоедливым сном…

Нет, конечно, это было не совсем так — ничто Сене было не чуждо, ей хотелось того же, чего и любой нормальной девчонке: быть красивой, счастливой, выйти замуж, иметь семью… Но на небе она искала свою особенную звезду, сиявшую только ей, счастливую звезду, которая поможет найти свое счастье, непохожее на удел других… И счастье это Сеня связывала с присутствием в жизни чуда. Чего-то такого, что заставляет сильней биться сердце и верить, что все, написанное о чудесах — правда! Ну, в самом деле, не могли же люди выдумать все те невероятные и загадочные события, которые происходили с ними на протяжении долгих веков и которые описаны в книгах. В детстве Сеня свято верила в фей и эльфов, в людоедов и злых колдунов. Теперь, повзрослев, она знала, что людоеды и колдуны существуют на самом деле и не только в глухом лесу, а вот что касается фей… но ведь есть мать Тереза, есть святые, которые исцеляли людей и творили чудеса на глазах у многих и многих, есть они и сейчас… по крайней мере, ей хотелось так думать. Что же так манило её, притягивало к той грани реальности, которая повернута к непознанному, необъяснимому, к загадкам, на которые человечество до сих пор не знает ответа… Может быть, сама загадочность! Улыбка Сфинкса, от которой холодок по коже и хочется отвести взгляд?! Но Ксения не хотела отводить взгляд — она хотела знать! Понять, в чем разгадка. Может, даже не понять, а почувствовать… да, этого было бы ей довольно. Она хотела жить в мире, который неизмеримо богаче представлений сформированных разумом, поверенных опытом и разложенных на составные части, бесцветные и вялые на вкус… Мир — живой, он знает и помнит о каждом из нас, и стоит только поверить в него — он приоткроет завесу, и жизнь наполнится тайным смыслом, будто мерцанием звезд… Этот тайный смысл — пожалуй, он и был тем магнитом, который её притягивал, костром, который горел в ночи, манил, не давал покоя, ей хотелось, чтоб взрослая жизнь была озарена светом его огня, вот тогда и только тогда она будет радостной, потому что нет большей радости, чем проникнуть в неведомое… Сеня знала — там ждут ее! Там она сможет сделать что-то нужное, важное, такое, чего без неё никто никогда не сделает, и от того, что у неё получится, что она сумеет исполнить свое предназначение, сердце её расширялось от гордости!