Шломо Вульф - Убежище

"Так кто автор первоначальной идеи? -- не выдержал он. -- Ведь это революция в подводном судостроении!.." "Я вас вызвал, Феликс Ильич, - тихо и грозно сказал профессор, - прежде всего для того, чтобы вы знали, что единственным автором этой удивительной идеи является Смирнова Татьяна Алексеевна, а не... вы сами знаете, кто у нас охочь до мастерских переделок чужих заявок. Вы, как мне кажется, друзья с Таней..."

"Бывшие однокурсники," - бегло взглянул не меня Феликс. "И любовники, вдруг добавила я. -- Если это тоже имеет значение для теории проектирования глубоководных лодок..." "И об этом наслышан, - спокойно сказал Сан-Дмич. -Более, чем мне это интересно. Достаточно было одному из моих молодых специалистов увидеть вас в нашем вестибюле, как уже полетели доносы с комментариями. Но я хочу вам все карты сразу выложить на стол, Таня." "Не надо. Я в курсе дела, что головные институты паразитируют на пионерных идеях из провинции, которые мы принуждены посылать вам на рецензию, прежде чем проектом займется владелец госбюджета -- министерство, так?" "Увы. Дальше." "Дальше - вы это знаете, даже воров по имени отчеству, но не привлекаете, иначе захиреет ваше заведение, так?" "Ого! Вот это дальневосточный характер! Она всегда была такой, Феликс?" "Она стала еще лучше, - сиял мой любимый, не сводя с меня восхищенного взгляда, хотя я уже чувствовала, как вертится от всего этого спектакля мой проклятый нос. Пусть Феликсу это по-прежнему нравится, но Антокольскому-то каково! -- Я думаю, что у нее информация касается не нашего ЦНИИ, а..." "Ценные научные идеи иногородних толкаем сами?" - процитировал профессор расшифровку названия института технологии судостроения, с которым вечно судились изобретатели с нашего завода и из ЦКБ. "Так вот, я вам лично гарантирую, - положил мне на руку свою невесомую сухую ладонь благородный патриарх с внешностю британского аристократа, - что ничего подобного ни здесь, ни в министерстве, ни при сотрудничестве с ЦНИИТС с вашим проектом не случится. Мы долго и тщетно искали выход в прочности, а тут такое изящное и оригинальное решение! Корабелка может гордиться такими выпускниками! Феликс Ильич, вы поняли? Все ваши недюженные способности - на охрану прав инженера Смирновой. Вас же, Татьяна Алексеевна я почту за честь видеть в числе моих аспирантов. Вы сколько работаете по распределению?" "Полтора года." "Отлично. Через полтора года прошу к нам. Специализация, тема -- на ваш выбор. Скучаете небось по Ленинграду?" "Отнюдь. Но я очень польщена вашим предложением. И особенно формой, в которой оно сделано, хотя пока никакой научной карьеры не планирую и ничего вам насчет себя не обещаю. В Ленинграде же мне нравится меньше, чем во Владивостоке." "Вот в этом я позволю себе усомниться, - засиял профессор своей британской улыбкой. -Ленинград ничем не заменим!" "Как кому." "Ладно. Время пока работает на нашу с вами совместную работу. Вы свободны, молодые люди. В понедельник -обсуждение. А пока... покажите нашей гостье город, Феликс Ильич."

***

Первый человек, которого мы встретили в коридоре, была Элла Коганская. В зеркале, у которого она безусловно терпеливо ждала нашего выхода на эту сцену, я увидела нас троих. Я не очень представляла здесь четвертую -- Дину Богун-Дашковскую -- но среди присутствующих дам, если без ложной скромности...

Я вспомнила мои фантазии на лыжной прогулке в уссурийской тайге по поводу их союза. Пусть и не со мной, но хоть не с ней!..

Людоедка Эллочка фальшиво ахала, как я элегантно выгляжу, какая я загорелая, не в Крыму ли отдыхала? Что ты, отвечаю, у нас там свой Крым, на дому. Никуда и ездить не надо. Море у самого крыльца.

Она демонстративно прижималась к уже и не ее, и не моему Феликсу и таращила свои лживые круглые глаза у переносицы. Как дала бы в них вот так двумя пальцами!.. Вот было бы забот профессору и его референту...

Но не зря я у этих тварей хорошую школу прошла в Севастополе. Я ей еще и не так улыбалась и не такие еще комплименты отпускала, причем с таким откровенным подтекстом и с такими синими брызгами из глаз, что Феликс смотрел на меня почти со страхом, а эта дура таяла, словно я ее хвалю искренне. Женщина вообще в этом плане просто жаждет быть обманутой и чем наглее, тем ей приятнее... Элла до того расчувствовалась, что пригласила меня сегодня к ним на званный ужин. Естественно, не в мою честь, а ради как раз гостящих в Ленинграде родителей Феликса. "В тебя, Таня, Илья Арнольдович просто влюблен, - чирикала она. -- Без конца меня расспрашивает, как там эта потрясающая блондинка, что он как-то отвозил в аэропорт..."

А что? Вот это идея! -- даже зажмурилась я. - Будь я поумнее и поподлее, не упустила бы своего шанса. Пошла бы на этот ужин специально, чтобы охмурить отставного полковника. Это же так просто делается. Всего то и делов -- "по рассеянности" блузку не застегнуть. А потом случайно наклониться над ним и плеснуть чем надо в глаза. Я сейчас в расцвете, в теле, формы сработали бы на убой, особенно, если такой загар еще и полоской белой кожи подчеркнуть.... Полковник тут же одуреет от неслыханной свежатинки с девчатинкой. А дальше и того проще. Я его отбиваю у, мягко говоря, недоброжелательной ко мне Казимировны, и вот этого холеного сынулю с его Диночкой лишаю кредита! Пусть живет на свои референтские сто десять в месяц. Внучке или там внуку, так и быть, отслюню тридцатку в месяц на конфеты. Софочке же мы с Арнольдычем от нашего дома с садом, естественно, грубо и веско откажем. И вообще нафиг нам дом в Севастополе! Что я там забыла? "Молодого" мужа я увожу в свое убежище. Там за стоимость севастопольского дома такой можно особняк купить на Седанке! И на яхту останется, колин бот обогнать с приветом. Вот всем сразу и отомщу. И всего-то что от меня требуется, так это во-время над ним наклониться на этом е.. пардон званном их ужине.

***

На улице моросило. Мы раскрыли зонты. Даже в костюме и плаще было зябко. Феликс долго не решался взять меня под руку. Не спрашивал, куда я его веду, не предлагал никакого маршрута. А, собственно, куда это я могла еще вести в "родном Ленинграде" любимого человека, кроме как в свою конуру среди еще четырех таких же комнат для семей граждан великого города в нашей квартире. Таких ленинградцев второго сорта две трети его населения в своих коммуналках и общагах.

Короче говоря, мы свернули на мою Дровяную и оказались в этом аду, который я, по мнению профессора Антокольского, должна считать любимым городом, а, по не менее уважаемому и очень императивному мнению такого интеллигентного до поры до времени Андрея Сергеевича -- своей единственной и любимой Родиной. За эти вот вечно закупоренные годами из-за смрада с помойки двойные рамы я должна была при случае лечь моим прекрасным телом на подходящую, с точки зрения родной партии и не менее обожаемого правительства, амбразуру, чтобы Казимировна могла меня презирать уже посмертно...