М Загоскин - Искуситель (часть 2)

- Вы много выиграли? - спросила его Виржини.

- О, конечно, много! - отвечал барон. - Все понтеры остались без копейки, а я ничего не проиграл.

- Да кто же выиграл?

- Разумеется, кавалер Казанова. Разве он умеет проиг рывать?

- Всегда, когда играю с милыми женщинами, - сказал, подойдя к нам, высокий итальянец.

- Право? - вскричала француженка. - Вы до такой степени любезны?..

- Вольно ж вам было не понтировать, мамзель Виржини? Вы испытали бы это на самом деле.

- Как мне жаль, Казанова, что вы игрок! - сказала синьора Карини, - Эта страсть когда-нибудь вас погубит.

- Что же делать! - отвечал итальянец. - Я люблю все сильные ощущения, люблю, чтоб сердце мое замирало, и одна азартная игра, эта адская забава, производит еще какое-то впечатление на мои чувства. Ах, синьорина! Они вовсе притупились под свинцовой кровлею венецианской тюрьмы. Мне давно хотелось взглянуть на этого Казанову, кото рый пожаловал сам себя в кавалеры, вероятно потому, что вежливые французы зовут отъявленных плутов "кавалерами промышленности" (chevaliers d'industrie)! Этот картежный шулер и патентованный вор, всегда готовый стреляться на двух шагах за честь свою, был очень видный мужчина, но в жизнь мою я не видал лица наглее и бесстыднее. Он не только у нас в России, где уж привыкли баловать иностран цев, но везде умел втираться в хорошее общество, всех обыгрывать, сыпал деньгами и о дружеских связях своих с знатными людьми и королями говорил с такой неподражаемой простотою, что добрые москвичи не смели даже и усом ниться в истине его слов. По желанию дам этот знаменитый шарлатан принялся было нам рассказывать, как он вырвался из рук венецианских инквизиторов, но хозяин не дал ему кончить и попросил всех в столовую. В прекрасно освещенной зале приготовлен был роскошный ужин, померанцевые деревья, фарфоровые вазы с цветами, серебряные корзины с бархатными персиками, душистыми ананасами и янтарным виноградом отражались в вели колепном зеркальном плато. На хорах загремела музыка, и все гости уселись за стол. Барон поместил меня по-прежне му между двух красавиц. Мы сидели очень тесно, при ма лейшем движении руки мои невольно прикасались к рукам моих соседок. Когда резвая Виржини наклонялась ко мне, ее дыхание сливалось с моим, и в то же время я чувствовал с другой стороны, как шелковые кудри итальянки скользили по моей щеке. В таком близком расстоянии друг от друга не нужно говорить громко: обе они перешептывались со мною, а кто из нас в цвете молодости не испытал, как очарователен этот женский шепот, как соблазнительны эти приветливые речи, когда они говорятся вполголоса, тайком от других, как тревожат они наше сердце и волнуют кровь. Я почти ничего не ел, но зато пил очень много. Сколько я ни отговаривался, все было напрасно: мои соседки не хотели ничего слышать.

- Я буду пить с вами из одной рюмки, - шептала мне на ухо итальянка, пожимая мою руку.

- Oh, il faut vous griser, vous serez charmant! (О, вам надо пить, чтобы ощутить блаженство! (Фр.)) - по вторяла беспрестанно Виржини, умирая со смеху. Меж тем общий разговор становился час от часу шумнее, по временам он совсем заглушал музыку. Вот пробка первой бутылки шампанского полетела в потолок.

- От этого вина вы, верно, не откажетесь? шепнула синьора Карини. - Его пьют за здоровье друзей своих.

- Так он выпьет два бокала, - сказала француженка, - только не забудьте, - прибавила она так тихо, что я с трудом мог разобрать, несмотря на то что розовые ее губы почти касались моей щеки, - не забудьте: первый за мое здоровье! Слышите ли, за мое! - повторила Виржини, и ее прелестная, обутая в атласный башмачок, ножка прижалась к моей. Я не совсем еще потерял рассудок, но все чувства мои были в каком-то упоении, а голова начинала порядком кружиться. Вдруг музыка замолкла, хозяин встала с своего места и, держа в руке бокал шампанского, сказал: Господа! Я предлагаю тост, мы пьем за вечную славу просветителей человечества, знаменитых французских фило софов и главы их, бессмертного Вольтера.

- Виват! - закричали почти все гости.

- Честь и слава истребителю предрассудков! - проре вел один толстый англичанин, выливая за галстук свой бокал шампанского.

- Да здравствует Вольтер! - пропищал какой-то на пудренный маркиз. - Я знаю наизусть его "Орлеанскую деву" - великий человек!

- Долой Вольтера! - прошептал один растрепанный француз, который сидел подле поэта. - Не надобно Вольтера! Он был аристократ!.. Да здравствует Жан-Жак Руссо!..

- Приятель принца Конде и герцога Люксембургского! - прервал с улыбкою хозяин.

- Он не был с ними знаком - не был! - закричал француз. - И если кто осмелится говорить противное...

- Тише, господа, тише! - сказал итальянец Казанова. - Я предложу вам тост, который, верно, понравится. Да здравствуют богатые дураки, оброчные крестьяне всех умных людей!

- Да, да! Честь и слава дуракам: они созданы для нашей потехи! - закричал толстый англичанин, выливая за галстук второй бокал шампанского. - Годдэм! (Бог прокляни! (Англ.)) - прибавил он, пощелкивая языком. Что за дьявольщина? В этом проклятом вине нет никакого вкуса!

- Не надо дураков! - сказал маркиз, стараясь выговаривать каждое слово и едва шевеля языком. - Я не люблю дураков: они слишком глупы.

- Да здравствуют прекрасные женщины! - закричал един из гостей.

- Я пью охотно! - подхватил другой. - Моя жена дурна собою.

- Да здравствует вино!

- Только хорошее.

- Виват!.. Гоп, гоп!.. Гура! Шум становился час от часу сильнее, поминутно летали пробки, и шампанское лилось рекою.

- К черту бокалы! - закричал хозяин. - В стаканы, господа, в стаканы!

- Браво!.. Долой бокалы.

- Тише, тише!.. - сказал Казанова. - Наш поэт встает: он хочет говорить. Слушайте!.. Слушайте!

- Господа! - сказал поэт. - Вы пили в честь французских философов, которые писали, я предлагаю тост за вечную славу их учеников, знаменитых философов, которые действовали. Первый бокал в честь главы их, в честь того, кто не знал сожаления к другим и не требовал его для себя, который играл жизнью людей, потому что презирал и жизнь и человека, который был неумолим, как смерть, грозен и велик, как морская язва, который...

- Фи!.. Что это? Не надо! - раздалось со всех сторон. - Мы не хотим пить за эту воплощенную чуму - не хотим!.. Да здравствуют женщины, вино и веселье!.. Виват!.. Семпер (Всегда (ит.)) - виват! Поэт взглянул с презрением на всех гостей.

- Так! Я опередил мой век! - прошептал он мрачным голосом. - Веселись, глупая толпа, веселись! Ты не можешь понимать меня!

- Вы ошибаетесь, милорд! - закричал косматый фран цуз. - Я понял вас и пью вместе с вами. Я не принимал участия в этих тостах, но никак не мог отделаться от моих соседок и должен был выпить за их здо ровье по бокалу шампанского. За десертом они уговорили меня попробовать столетнего венгерского, и, когда ужин кончился, я с трудом мог приподняться со стула. Чувствуя, что мне нужно было освежиться, я подошел к открытому окну. Все было пусто на улице. Ночь была темная, небеса покрыты тучами, но, несмотря на это, мне показалось, что я вижу бесчисленное множество звезд, некоторые из них падали на землю, одна ярче всех других рассыпалась над самой улицею и осветила человека в сером платье, который стоял, прижавшись к стене противоположного дома. Казалось, он делал мне какие-то знаки. Вдруг из ближайшего переулка потянулся длинный ряд людей, одетых в траурные плащи, каждый из них нес в руке зажженный факел, за ними везли под балдахином черный гроб. Через минуту вся погребальная процессия выбралась на большую улицу. При ярком свете факелов я без труда мог рассматривать, что человек в сером платье протягивал ко мне с умоляющим видом свои руки, и, когда свет от одного факела отразился на лице его, я невольно воскликнул: