Сергей Дурылин - За полуночным солнцем

Но треска, треска — а какая чистота в этом городе!

Прекрасны белые зоркие чайки на реях парусных судов, на сине-зеленых волнах океана, не различишь сразу, кусок ли это паруса или чайка там, на рее поморского парусника. Взмахнула, взлетела — и уже стелется по воде, плоская, зоркая, хищная, вся — стремленье, вся — быстрота, глядя в синюю холодную прозелень океана.

океан тихий, безмолвный. Волнами выточены причудливые ступени в береге, а за ними, выше, частые, бесконечные ряды козел с висячими букетами из тресковых голов и гирляндами сушащейся трески.

Городок весь во флагах. На церкви, на правительственных учреждениях — всюду флаги.

— Что у вас? Праздник? Какого святого?

— Нет, праздника нет.

— Почему же флаги? Государственный, гражданский праздник?

— Нет.

— Почему же флаги?

— Двадцатипятилетие свадьбы господина Свена Ольсена.

Чистые, завитые барышни моют чистые полы, умные рыжие дети везут треску, как у нас сено с покоса, чинный лютеранский епископ смотрит из фотографической витрины, бойко торгуют с поморами мануфактурно-железо-бакалейные магазины. Человек с бородой ходит по городу и звонит в колокол. Позвонит, позвонит — и что-то громко возглашает. Подумаешь, он созывает народное собрание. Граждане собираются, молча окружают глашатая и слушают, и с важными лицами расходятся.

О чем он возглашал? Что случилось?

Было вострублено и возглашено о последней новости по части трески.

Чисто, чисто, а есть нечего. В ресторанчик зашли.

— Дайте пообедать.

— Нельзя. Надо раньше сказать.

— Да ведь до обеда еще долго. Успеете.

— Надо было раньше. Теперь поздно.

Это в половине второго.

— Ну, завтрак.

— Завтрак съели.

— Ну, кофе.

— Кофе только утром.

Уезжаем себе на пароход обедать.

И вот подкрадывается ночь.

Солнце катится медленно и неохотно книзу. Между двумя молами, образующими вход в гавань, оно медлит, медлит — и клонится к океану, иссиня-зеленому, нежному, потому что в зелень Ледовитого океана вмешивается сине-лазурная веточка теплого Гольфстрима, но до глади океана солнцу еще так далеко.

Все тихо. Спят белые чайки. Спят чинные норвежцы. Не гудят пароходы. И вдруг странно вспугивают тишину ночи — только потому, что у нас, где-то в России, это время называется ночью — знакомые русские звуки: гармоника визжит и заливается в тоске. Два парня-помора едут в карбасе, белея на солнце белыми рубахами, и высокими тенорами выводят на всю гавань:

Россия, Россия моя,

Жаль мне тебя!

Но проезжает карбас, смолкает гармоника, глохнут голоса — и безкрайняя тишь заснувшего океана нетревожима больше ничем. Солнце, не уменьшаясь, такое же круглое и огромное, тускнеет, уже не слепит плавким золотом, уже холодеет золото и, как застывший золотой слиток, тяжелое, висит над морем.

Полночное солнце!

Оно светит, не слепя; оно доступно глазу; оно кажется бесконечно огромным и непонятно легким над воздушно-синей далью океана, где не отличишь воздух от воды. Неподвижное, стоячее солнце, неподвижный блеск, неподвижное великолепие великолепного светила. И вдруг луч, только один луч не выдерживает неподвижности золотого диска и вылетает огненной тонкой стрелой, ломаясь на куски в сонно-дрожащей воде океана. За ним — другой, третий лучи, — и медленно, еле уловимо для глаза, уловимо только потому, что оно стояло между двух молов, солнце начинает двигаться выше, поднимаясь, восходя по лазурной невидимой лестнице, и что ни новый подъем, то новый свет, то новый вырвавшийся из золотого оцепенения луч, — и вот оно все в лучах, все в алмазах, нестерпимых, вновь опаляющих.

В огненной бахроме восходит оно в высь неба и, наливаясь огнем, полыхая новым пламенем, пускает по океану золотой ослепительный путь, устилает океан золотой, кованной парчой, сыплет пригоршнями золото всюду: на небо, на гранит, на белый камень мола, на воду, на паруса, на людей, на спящих чаек.

Опять торжествующе слепит солнце. Солнечная полночь сияет нестерпимо над сверкающим беспредельным океаном — и милую, тихую смиренницу, убранную, как жертва, природу севера венчает неописуемое, могучее, странное, великолепное — Полуночное Солнце!

С. Ледовитый океан — Москва — Крюково.

1911–1912 гг.

Н.Н. Харузин. Русские лопари. Исследование. М. 1890 г.

Д.Н. Бухаров. Поездка по Лапландии. Изд. Имп. русск. географич. о-ва. СПБ. 1885 г.

Д.Н. Островский. Лопари и их предания. Известия Имп. русск. географич. о-ва. 1889 г. Вып. IV.

Н. Дергачев. Русская Лапландия. Статистич. и этнографич. очерки. Архангельск. 1877 г.

А. Ященко. Несколько слов о русской Лапландии. «Этнографическое обозрение». 1892 г. № 1.

Н. Кудрявцев. Кольский полуостров. Труды СПБ общества естествоиспытателей. Т. XII. 1882 г.

Н. Кудрявцев. Орфографический характер Кольского полуострова. Труды СПБ общ. естествоисп., т. XIV, вып. I. 1883 г.

Г. Гебель. Наша северо-западная окраина — Лапландия. «Русское судоходство». 1904 г. №№ 10, 11, 12. 1905 г. №№ 1, 2, 3, 4, 6, 7, 8, 10, 11.

Розанов. Лапландия и лапландцы. «Русское судоходство». 1906 г. №№ 2, 3.

Г. Гебель. Материалы по орнитологии Лапландии и Соловецких островов. Труды СПБ общества естествоиспыт. Т. XXXIII, вып. 2.

В. Гулевич. Русская Лапландия. Архангельск. 1891 г.

Б. Риппас. Отчет о поездке на Кольский полуостров летом 1894 г. СПБ. 1895 г.

А.П. Энгельгардт. Русский север. СПБ. 1897 г.

А.А. Мухин о Мурмане и Лапландии. Архангельск. 1910 г.

А.В. Елисеев. По белу свету. Том ІІ. СПБ. 1895 г.

Г. Гебель. К вопросу о наших правах на Лапландию. «Известия Арх. общ. изучения Русского севера», 1909 г. № 5.

Н. Пинегин. Из сказок Лапландии. Там же. 1910 г. № 17.

В. Визе. Лопарские сейды. Там же, 1912 г., №№ 9, 10.

В. Немирович-Данченко. Страна холода.

_______________________

Вл. С. Соловьев. Первобытное язычество, его живые и мертвые остатки. Главы IV–X посвящены религии лопарей. Соб. соч., 2-е изд. 1912 г. Том. VI.

Вл. Львов. Русская Лапландия и русские лопари. 2-е изд. М. 1912 г.

Предсказания писателя, что какими-то другими чудскими чудесами станет знаменит Куростров и они затмят его славу быть родиной гения или встанут в один ряд с этой славой, не сбылись. Жители острова забыли сомнительные сказания прошлого, зато по-прежнему гордятся великим русским гением, выросшим среди них, — М. В. Ломоносовым. Более того именно усилиями М. В. Ломоносова сохранилась тамошняя старина, представляющаяся по-настоящему значимой, — сохранился план Курострова и окрестностей Холмогор, набросанный им в 1764 году.