А Зарина - Скаредное дело

- Пей во здравие! - сказал он, кланяясь гостю. Эхе кивнул ему, встряхнул головою, поднял кружку и залпом осушил ее, прищелкнув языком от удовольствия.

Близ сидящие заметили рейтара и с любопытством следили за ним.

В то время уменье выпивать считалось одною из доблестей, и всем понравилась молодецкая ухватка Эхе.

- Вот это по нашему: хлоп и нету! - закричал ярыжка, взмахивая руками как крыльями.

- Иди к нам, ратный человек! - позвали его к себе стрельцы.

Эхе сел подле них.

- Тащи, малец, братину! - крикнул один из стрельцов. - Немчины славно рубятся, да и пить не дураки тоже!

- Дело говоришь, Михеич! - весело отозвался другой стрелец помоложе.

Мальчишка поставил на стол муравленный горшок, наполненный водкой, и небольшой ковшик. Михеич разлил им водку по кружкам.

- Откуда рубец у тебя, немчин? - спросил он.

- Этот? - сказал Эхе. - Ваш русский бил, в Москве когда были.

- Эге-ге! - усмехнулся Михеич, - может, и мой бердыш. Я тогда с князем Пожарским у Никитских ворот с немцами бился.

- Жарко бил! - сказал Эхе. - Кругом горит. Все кричат, тут русский воин, там русский: с города: и меч, и смола, и камни.

- А ты что же думал, немчин, что мы матушку Москву вам, псам, отдадим? - подходя пьяной походкой, спросил ярыжка.

- Мой ничего не думал. Мой служил у генерала Понтуса Делагарди, а он у генерала Гонсевского служил!

- Ну, вот и намяли бока! - захохотали кругом.

Эхе покраснел.

- Потому, что поляк глюпий, - сказал он.

Не ходи, кума, на лед,

Там провалишься!

Раздалась веселая песнь скоморохов, и они пустились в пляс. Один из мальчишек, изображая женщину, затоптался на месте, махая платком.

- Люблю! Отхватывай, Алешка! - закричал молодой стрелец.

В это время Эхе заметил кривого рыжего и его товарища. Они пили и о чем-то спорили. Эхе перешел на другое место и сел подле них, думая услышать имя хорошенького мальчика.

- Волчья сыпь! Пять рублей кожею дал, - говорил рыжий.

- Себе и бери их, а нам отдай серебро! - ответил раскосый.

- Тоже! Все пополам. Кожаные пропьем, а эти разделим. Эй, Алешка! закричал рыжий.

К нему подбежал плясавший мальчишка.

- Пить будем! Тащи красулю!

- Важно, ой, важно! - вскрикивал купчик, глядя на пляшущих скоморохов, и, вдруг, взвизгнув, сам пустился притоптывать.

Я в кусточки пошла,

Добра молодца нашла!!

Стены затряслись от топота ног.

- Вот как у нас, немчин! - кричал купчик отплясывая.

- Умеешь так? Уф! - и он упал на лавку, вытирая грязной рукою вспотевший лоб.

- Будет плясать! - сказал он, - пить станем. Всех пою! Молчаливый до времени, он стал теперь угощать всех водкой и заговаривал с каждым.

- Пирование у нас теперь будет. Эх! На три дня!

- Закурим! - отозвался угрюмый подъячий.

- Чай, и вы затем сюда пришли? - спросил Михеич у скоморохов.

- Вестимо, за тем же, - ответил раскосый, товарищ рыжего. - Теперь говорят, на площадь-то и мед и пиво выкатят: на три дня гулянка!

- Слышишь, из тюрем выпустят!

- Всем ярыжкам награда будет!

- Ну?!

- Кому плетью, кому просто тычком! - все засмеялись.

- Что же будить завтра? - спросил захмелевший Эхе.

- Ах ты, немчин, немчин! - с укором сказал купчик. - Завтра наш царь батюшка своего батюшку сустретить. Из полона вызволил его, сердешного, от ляхов поганых!

- Нас то завтра по всей дороге вытянут: стой! - гордо заявил молодой стрелец.

- А вы, чай, к Федьке за ребятишками? - спрашивал временем рябой подьячий у рыжего.

- Вестимо, не без этого, - ответил он. - Калечных надоть да плясунишку.

- Есть у него, есть! - сказал тот. - Намеднись он их штук шесть купил. Жмох!

- Уж это как быть должно!

Компания хмелела. У Эхе уже слипались глаза.

- Где у вас спать-то можно? - спросил он у старшего парня, что разливал водку.

- Клети есть для того, - ответил он, - идти хочешь? Эхе только промычал в ответ.

- Алешка, крикнул парень, - веди немчина в клеть на ночевку!

- Идем! - сказал шустрый Алешка и ухватил Эхе за епанчу и провел капитана в клеть, что стояла особняком в глубине двора; но Эхе не мог заснуть, не смотря на выпитое. Он снял тяжелые сапоги и латы, отвязал меч, но из осторожности не снимал кушака и камзола и ему было невыносимо душно в тесной клети; он вышел на двор, обошел избу и вошел в сад, который тянулся позади нее. Бродя по саду он наткнулся на большой деревянный сарай с маленькими оконцами.

Чем-то таинственным, мрачным веяло от этого здания, запрятанного в чаще, особенно теперь, среди ночной тишины и мрака. Эхе, положа руку на нож, осторожно обошел вокруг сарая и уже хотел уйти, как вдруг в стороне послышались шаги. Он спрятался за дерево и увидел Федьку Беспалого. Он вел за руку мальчика и говорил ему:

- Ну, ну, не хнычь! Здесь много таких мальчишек и девчонки есть. Тебе весело будет!

- Мамка моя! Мамка моя! Не хочу тут быть! - говорил мальчик, задыхаясь от слез.

- И мамка сюда придет! Ну, иди, что ли! - И, отворив дверь сарая, толкнул туда мальчика и снова запер дверь висячим замком.

Эхе вышел из засады, когда Федька удалился, и неохотно побрел в свою клеть. В своей походной жизни он видел всякие виды и приучился не вмешиваться в чужие дела; но этот мальчик и его участь как-то интересовали его помимо воли. Он вошел в клеть, но спать уже не мог и беспокойно ворочался с боку на бок. Наконец, встал, надел латы, взял шлем, опоясался мечом и вышел на двор, а потом на пустынную улицу.

5

Князь Теряев-Распояхин, во время пребывания своего в Москве, гостил всегда у Федора Ивановича Шереметьева, начальника вновь основанного аптекарского приказа, с которым сдружился после неудачного похода под Новгород против Делагарди, когда был ранен и лечился через него у врача Дия.

Федор Иванович души в князе не чаял и отвел ему на все времена две горницы в своем доме, который считался одним из самых богатых домов во всем Китай-Городе.

Сейчас после разорения построил ему эти хоромы немец из слободы.

Они были выстроены с теремами, с башенками, с клетями и холодушками, с расписными печами внутри и затейливыми балясинами снаружи. На обширном дворе раскинулся еще добрый десяток изб да бани, да сараи, потому что Федор Иванович держал у себя до 500 человек челяди, как подобало знатному в то время человеку.

Князь Теряев не чувствовал у него ни малейшего стеснения и, случалось, даже не видел своего хозяина несколько дней; но теперь они все время были неразлучны.

Царь Михаил отличал их перед прочими, и они в совете помогали составить порядок встреч возвращавшегося Филарета Никитича. Царь поручил князю Теряеву стеречь приближение Филарета к Москве и тотчас известить его об этом, чтобы самому во-время поспеть для встречи.

С раннего утра уезжали и Шереметьев и князь из дома, один в приказ и боярскую думу, как единственный государственный человек, другой к царю для беседы и, сходясь дома за обедом, они говорили между собою о делах государских.