Олесь Бенюх - Подари себе рай (Действо 2)

- Вот "Трехгорка" атакует, - вяло улыбнулся он. Одна из женщин, метнув недовольный взгляд на Сергея, сурово заметила:

- Ты, товарищ Хрущев, начнешь нам заливать, что у государства на всех не хватает средств и прочее такое. А мы вот что тебе скажем: "У государства не должно быть любимчиков и пасынков".

Ее поддержала самая молодая: "Серпу и молоту" дали, для "Динамы" нашли. Чем наши дети хужей?" Третья, зловеще усмехнувшись, пообещала: "Вот придем сюды завтрева со всей оравой наших пацанят - нянчи их сам. А мы к станкам своим убегем!"

Сергей отошел к окну, сел в кресло, закурил. Минут через сорок кабинет опустел. Никита устало сидел за столом, опустив голову на тыльную сторону сложенных на столе ладоней.

- И дернул же меня черт ввести эти два дня! - раздраженно воскликнул он. И тем же тоном, даже с оттенком неприязни, продолжал: - Что у тебя?

- Что у меня?! - повторил вопрос крайне удивленный, даже несколько уязвленный Сергей. - У меня собственно ничего. Зашел тебя проведать.

- А-а-а, - Никита махнул рукой. - Верчусь як той лящ на сковороде.

И он углубился в лежавшие перед ним бумаги.

- Ни хрена себе! - и подумал и произнес довольно громко Сергей и вышел из кабинета.

За день до отъезда, после обсуждения у Главного вышедшего номера, на котором была отмечена, как отличная, аналитическая статья Сергея о перспективах советско-американских отношений, он пешком дотопал до Красной площади. Долго стоял перед Мавзолеем. У Лобного места горластый бойкий гид втолковывал по-английски небольшой группе седовласых дам и господ прописные истины о кровавых русских бунтах, о жестокостях царских опричников, и о том, что суть казнь четвертованием.

На Васильевском спуске зачаровывали многоцветьем купола Покровского собора. Было начало октября и Москву ласкало устойчивое бабье лето. Сергей шел по Кремлевской набережной Москвы-реки. На изумрудном еще газоне салатово-желтыми, золотистыми, багряными пятнышками лежали упавшие с деревьев листья. Было тепло и воды реки не казались по осеннему стылыми. Иногда их рябил легкий ветерок и тогда отражавшиеся в них трубы МОГЭС'а синхронно приплясывали. Яркие солнечные лучи нежили кремлевскую стену с ее причудливыми зубцами, празднично искрились на куполах соборов, прилежно купали окна дворцов. Навстречу двигалась молодая женщина. Она молча вела малыша, держа его за воротник пальто. Малышу хотелось идти по газону, он пыхтел, тужился, злился, но вырваться из твердо державшей его руки не мог. Сергей улыбнулся - малыш чем-то напомнил ему Никиту. "Зря я на него обиделся, - подумал он. - Его шапка Мономаха почетна, но и тяжела, ой как тяжела. Тоже ведь хочет выше головы прыгнуть, да обстоятельства не позволяют. Когда я сегодня у него объявился, там ему качали права представители двух заводов, трех институтов, "Мосфильма", профсоюза работников высшей школы, автобазы, Исторического музея, консерватории, еще кто-то. Каждый со своими горестями и болячками. Поневоле забуреешь". Он обернулся, посмотрел вслед женщине и карапузу. Тот по-прежнему рвался на газон. И по-прежнему у него ничего не получалось. Стоявший у стены милиционер внимательно наблюдал за ними.

Повернув перед мостом направо, Сергей прошел мимо Боровицких ворот и спустился в Александровский сад.

Оставалось минут пятнадцать до встречи с его бывшим начальником отдела Афанасием Петровичем и Сергей сел на свободную скамейку, раскрыл свежую "Правду". "Люди добрые, ну что за планету угораздило меня выбрать для моей очередной, уж и сам не знаю какой по счету жизни! На всех континентах, островах и полуостровах сплошной мордобой, разбой и убийства; мятежи, заговоры и покушения; безработные голодают, бездомные мерзнут, больные мрут как мухи. У одних (их единицы) - все, у других (их миллионы) шиш с маслом. Мы с нашим великим экспериментом - бельмо на глазу всего шарика. Подобрать бы себе планетку поуютнее, да теперь уж не в этой, следующей жизни хоть подфартило бы". Засунув газету в карман, он приготовился было закурить, когда услышал за спиной знакомый голос: "Данное обещание нарушаете, молодой человек? Нехорошо. Кто-то еще год назад заверял, что бросит курево, это окаянное зелье". Сергей оглянулся, перед ним стоял подошедший по параллельной дорожке старый начальник. Обнялись. Афанасий Петрович отстранился, разглядывая своего бывшего подчиненного.

- Дай-ка посмотреть на тебя, хлопче. Ничего, ничего! Был мужчинка, стал мужик. И в плечах прибавил, и ума поднабрался. Я когда прочитал интервью твоей американки с товарищем Сталиным, сразу понял, чья голова тут поработала.

- Ну почему моей? - Сергей сдержанно улыбнулся. - И заслуга там моя мизерная.

- Скромность - это хорошо, она по-прежнему при тебе. Нередко случается, что с течением времени люди ее теряют. Как теряют зубы и волосы - замечают, а вот скромность... Ладно, ты скажи, обедал уже? Нет? Пойдем к Никитским в мою шашлычную, там и погуторим.

Старший официант, пожилой, поджарый, с сократовым лбом, встретил их любезно, однако без обычной профессиональной угодливости.

- Трифоныч знает себе цену, - заметил Сергей, когда старший скомандовал двум юнцам обслужить именитых гостей по первому разряду.

- И себе, и другим, - согласился Афанасий Петрович. - Мы с ним из соседних сел под Козловым, от моего Степанщина до его Пряхина верст десять всего и будет. Он, как и я, в Москву пришел в девятьсот первом, вместе в Манчжурии японских оплеух хлебнули, вместе в пятом в партию вступили, на баррикадах на Пресне бок о бок стояли. После семнадцатого пошел в общепит. С десятого по четырнадцатый он работал в Батуми. Вот и выбрал себе "восточный объект". Здесь он и директор, и мэтр, и контрольный шеф-повар. Почему командует, так сказать, не армией, а взводом? Не хочет. Совсем недавно к нему Микоян заезжал. Все осмотрел, продегустировал, звал Трифоныча к себе, большую должность предлагал. Тот сказал - подумает. Не пойдет он, я знаю. Не чиновничья душа.

Их столик меж тем был заставлен холодными и горячими закусками.

- Прямо как на Маланьину свадьбу, - улыбаясь, Сергей расправил на груди белоснежную хрустящую салфетку.

- Иж чего испужался - обилия еды, - насмешливо бросил Афанасий Петрович. - Знаем мы ваш богатырский аппетитец! - И, разлив по рюмкам армянский пятизвездочный, предложил: - За твою новую работу корреспондента "Известий" в Нью-Йорке!

И, уже закусывая (лобио, сациви, маслины, горячая солянка, расплавленный сулугуни) добавил: "Не знаю, от кого ты едешь, да и знать не хочу - меньше знаешь, крепче спишь, особенно сейчас. Знаю одно - ты сделан из настоящего человеческого материала и никогда не дашь слабины. Судьба не дала мне детей, но если бы у меня был сын, я хотел бы, чтобы он был таким, как ты, Сережа.