Александр Вампилов - Из записных книжек

В душе пусто, как в графине алкоголика. Все израсходовано глупо, запоем, раскидано, растеряно. Я слышу, как в груди, будто в печной трубе, воет ветер.

В Москве местожительство его было в Гавриковом переулке у маленькой церквушки. Две ее маковки тускло переливались скорлупой веков (облупленной).

Сколько чувственного в весеннем обнажении земли. Воздух, разомлевший снег и вот из-под него - первая проталина, как девичья коленка из-под платья.

О том, что было... А было-то всего - весенний день, грязная дорога, две березы...

Считают деньги. Прислушайтесь: этим занят весь мир.

Когда нам было по шестнадцать лет, современная поэзия была безобразной. И мы перестали верить, что живые поэты на что-то способны. Мы сделались идолопоклонниками, фарисеями. Настоящие поэты для нас были - Пушкин, Лермонтов и Есенин.

Зачуханый день.

От нее запах разлуки и ветра.

Виноватыми всегда бывают нелюбимые.

Закат бросил вдогонку своих рыжих собак.

В Минске тоже есть каштаны, но чувствуют они себя здесь примерно так же, как я...

Киев. Утро 29 апреля. Бульвар Шевченко. В Киев надо приезжать рано утром и бродить по нему до темноты. На бульваре я принял парад киевских тополей. Храм. Пасха. Я иду по бульвару, солнце встает за моей спиной (изумруд росы на акациях), я иду, как воскресший Иисус Христос. Впереди меня скачет бронзовый Щорс. На бульваре против храма старушки лупят крашеные яйца.

- Христос воскрес, - говорю им я.

- Воистину воскрес, - рапортуют старушки.

Метро в Киеве построено из тщеславия.

Забыть меня здесь, когда мы рядом, - это значит замуровать меня в толпу соглядатаев. Это невозможно. Из этой свинцовой стены будет торчать моя к тебе нежность, так же, как если бы из моей могилы торчала моя рука. Ты этого не вынесешь.

Работал в цирке цыганом.

Мир с точки зрения невесты.

Октябрь 1961. В дым больной.

Он много мечтал и потому мало имел.

Старики, спекулирующие своим прошлым. Он полез, казалось, не в карман, а в самую глубину своей души и вырвал из нее рубль.

Люди устраиваются в жизни с такой серьезностью и обстоятельностью, как будто собираются жить лет пятьсот.

...слова, теплые, как постель тридцатилетней вдовы.

В столице трудно родиться поэту. Москвичи с детства все знают. Задумчивых в Москве нет. Всех задумчивых в Москве давят машинами. Поэты родятся в провинции, в столице поэты умирают.

Он ел, хищно пригнувшись над тарелкой.

В 1961 году в Москве действует около 70 церквей. Артисты (московские) за выступление в хорах получили 13 млн рублей за год.

Черемушки - каменный колхоз.

Могильная темнота (чернота) воды.

Был вечер. Посинели сугробы. Мутный свет матовых фонарей с черных чугунных столбов падал на лица прохожих. Их лица были задумчивы, до жалости серьезны, вечерняя тоска остановилась в их глазах. Красные вывески магазинов, реклама кинотеатра, два прекрасно одетых пижона, женский смех, беготня. Я нырнул в полуподвал "Гастронома", там почти никого не было. В серых половинках окна мелькали ноги прохожих. Я смотрел на них. Особенно бросилось в глаза удручающе согласованное движение проходящих пар. В них мне казалась каменная поступь тоски.

- В 25 лет еще рано оглядываться, но уже поздно нестись сломя голову.

- Чепуха!

Зрелость - рутина, и счастье - рутина, болото, тупик.

С похмелья. Развертывает утром газету:

- Взглянуть, что делается в трезвом мире.

18-летний парень, феноменально непосредственный и впечатлительный, из села приехал в город. На улице увидел девушку, влюбился, как будто был поражен молнией. Шел за ней, но потерял. Целый месяц ходил в этом месте, ни разу больше не видел. Тоска хуже болезни. Принес в редакцию искреннее, наивное письмо. "Как найти?" Газетчики. Спивающийся зубоскал. Трезвый деляга. Водопад цинизма парню надушу.

В этот вечер все девушки казались мне красивыми, как солдату, впервые получившему увольнение.

Дряхлый мартовский снег кряхтит под ногами.

Он подл, мелочен, злопамятен, но, к счастью, глуп, а потому неопасен.

Все порядочное - сгоряча, все обдуманное - подлость.

Каждый компромисс - скачок к старости и скотству.

- Он оригинален.

- Он дурак, но и в этом он неоригинален.

Людей без мировоззрения надо сажать в тюрьму

Она занималась легким образом жизни.

На голове, на самом темени у него появилось блестящее пятнышко. Там свила свое гнездышко рутина.

Новый год - новые подлости.

1 января. Казанский вокзал. Поехал, потому что пьян и молод. 15 минут ходил по перрону, заглядывал в окна вагонов. Не нашел, не видел. Поезда с московских вокзалов уходят иезуитски бесшумно, плавно, спокойно. Машинист, как опытный хирург: всадит нож незаметно, ласково и отхватит руку. Вспоминалась зеленая юность. Кажется, за тем и приезжал, чтобы не видеть, не встретить. На вокзале обычный бордель - духота, толкучка, кофе в липких, пропитанных жиром бумажных стаканах.

Каждый нормальный человек знает, что сейчас ищут 102-й элемент в таблицу Менделеева.

Сюжет. Молодой человек взялся писать честный, беспощадный дневник. Понял, что почти невозможно, что это самоубийство, ужаснулся. Сжег и весело, радостно отправился соблазнять чужую жену.

Хомут (рассказ).

Подъедет, подползет поезд дальнего следования, выйдет толстая, озабоченно разглядывающая сумочки жена, на весь перрон чмокнет в губы, скажет пустым громким голосом: "Здравствуй, милок", - сунет в руки черный большой, как саркофаг, чемодан, токнет в руки и другое барахло, скажет еще (не спросит, а скажет): "Ты здоров, не потеряй сетку..." И - конец!

Пушкин был лохматый безумец. Но он был дворянин и стеснялся своего безумия.

В тюрьме. В камере рецидивистов. Один поссорился с остальными, проткнул губы алюминиевой проволокой, замотал. Заставили размотать.

- Зачем замотал?

- А не желаю с вами, с суками, разговаривать.

Из детства. 1946 год. В июле на покосе стрелочник Говорухин поймал хорька. Принес домой и затеял жарить. Говорушиха изругала его и выгнала из избы. Он успел схватить сковородку и под бугром, за огородом, у речки сварил-таки добычу. Говорушиха, пухлая, громадная и разгневанная, стояла на меже, материлась, грозилась изувечить.

- Сковородку, змей, испоганил!

- Иди, иди сюда, - кричал снизу Говорухин, - попробуй! Ты попробуй - за милу душу пошыташ! (посчитаешь).

Мариха. Глухая, одинокая, несчастная старуха. В лесу на ягодах мы взрывали рядом с ней толовые шашки, украденные на складе в каменоломне. Хотели проверить - глухая ли она, не притворяется ли? Она была абсолютно глуха.

Аксинья - женщина, вернувшаяся с войны. Глухая, носила солдатские штаны, не мылась, материлась и пила. Дралась, но никогда не плакала. Даже пьяная. Говорила мужским зычным голосом. Курила махорку, и было противно видеть гримасу, с которой она поминутно сплевывала себе под ноги. Работала за мужика. Только песни пела по-бабьи, высоким, вытягивающим душу голосом. Мелодия песни, которую пела пьяная Аксинья, сильно походила на тему первой части из Первой симфонии Чайковского.