З Вендров - Наша улица (сборник)

- Погодите, погоднте-ка, - снова перебил его околоточный, - а где сейчас этот самый Данилов?

- Так что я его оставил в прихожей. В случае чего дверь открыть. Нельзя же оставить дом безо всякого призора...

- А сколько лет этому Мишке?

- Еще совсем молокосос, пацан, даже пушка на губе нету, а с девками уже балуется... И выпить не дурак...

Барин говорит...

- Постой, постой! Я тебя не спрашиваю, - потеряв терпение, околоточный перешел на "ты", - любит ли Мишка девок или не любит. Ты вот что скажи мне: кроме тебя, других лакеев, постарше Мишки, у вас не имеется?

- Нет, я самый старший. Разве только повар, так он ведь чухонец...

- А сколько лет повару?

- А черт его знает. Не очень еще старый. Голова гладкая, как колено. Ни одного седого волоса.

- А лакеев, кроме тебя и Мишки, они, говоришь, не держат?

- Как не держать? Держат. Судомойку держат, горничную. Так вить они женского полу. И харчей своих не стоят...

- Я тебя о лакеях спрашиваю, а ты мне о горничных да судомойках. Говори толком!

Афанасий пожевал свою бритую губу.

- Так что из мужского пола, кроме меня и Мишки, больше слуг у нас нету.

- Ефремов! Введи задержанного! - приказал околоточный.

Увидев меня, Афанасий, прежде чем околоточный успел слово сказать, воскликнул не то с удивлением, не то с испугом:

- Ба-тюш-ки! А вы-то что здесь делаете, барин?! Тоже по поводу нашего задержанного лакея пришли? Так его, то есть меня, вовсе не задержали... Я их блаюродию об этом докладывал.

Совершенно сбитый с толку околоточный переводил взгляд с меня на Афанасия и с Афанасия на меня.

- Ты его знаешь? - наконец обратился он к Афанасию.

- Как не знать? Аркадия Вениаминовича помощник Они у нас в канцелярии работают. Новенький.

- Какой помощник? Он ведь говорит, что служит у Гольского лакеем.

- Что вы, ваше благородие, как можно? Они образоваиные-с... Они всякие бумаги пишут, всуд ходят... Лакей!

Как можно-с?

- Аркадий Вениаминович уже знает, что я нахожусь здесь? - спросил я лакея.

- Никак нет, барин. Они не знают. Они с барыней в театре. А как позвонили из участка, что задержали нашего лакея, я пришел сказать, что я не задержан, то есть что никаких наших лакеев не задержали.

- Как только Аркадий Вениаминович возвратится из театра, передай ему, что я прошу его позвонить приставу Сретенского участка.

- Слушаю-е, Давид Ефимыч. Сей минут!

Околоточный все меньше и меньше понимал происходящее перед ним.

- Черт его знает что за путаница! Один говорит "лакей", другой "помощник присяжного поверенного". Иди разберись тут! Что-то здесь не в порядке. Вот что, - обратился он к Афанасию. - Ты иди домой. А как только твсп барин приедет из театра, скажи ему, что просят потрудиться зайти сюда для выяснения личности человека, который выдает себя за его лакея. Понял? Ну, иди, Ефремов! - позвал он. - Отведи задержанного!

- В прихожую?

- Нет. Может быть, ему придется остаться здесь до утра. Кто же его сторожить будет? В камеру, обыкновенно.

Ефремов запер за мной дверь. На меня устремились любопытные взгляды двух молодых парней, почти мальчиков, находившихся в камере. Очевидно не обнаружив во мне ничего интересного, один из них достал из-под собственного сиденья карты, спрятанные при появлении Ефремова, и прерванная игра возобновилась.

С каждым часом дверь открывалась все чаще, камеру наполняли все новые лица.

Раздраженные городовые вталкивали подобранных ими на улицах пьяных, которые оставались лежать там, куда их бросили. Одни не подавали при этом никаких признаков жизни, другие что-то невнятно бормотали.

Приводили также мелких карманных воришек, подозрительных лиц, задержанных в разного рода увеселительных з?веденнях, бродяг.

Большая часть этих людей чувствовала себя здесь как дома. Они спокойно ожидали завтрашнего дня, когда их рассортируют: кто останется тут, а кого перешлют в другие участки, кого отправят в сыскное отделение или в тюрьму, а кого этапом "по месту жительства". Найдутся и такие счастливчики, которые и вовсе будут отпущены на свободу.

В камере происходили встречи старых знакомых, и тут же завязывались оживленные разговоры на "блатном" жаргоне, понятном одним только собеседникам. Некоторые из арестованных перестукивались с соседней камерой - нет ли там друзей-приятелей.

Вначале никто на меня не обращал вньмания, но когда новые заключенные перестали появляться и каждый занял свое место в камере, завсегдатаи участка сразу узнали во мне чужака.

- Это что за птица? - ни к кому особенно не обращаясь, спросил парень с белым шрамом - след ножевой раны - во всю ширину багровой щеки.

- Фраер или студент.

- Из-за девки, должно быть, попал сюда.

- А может, пытался проверить чужой карман?

- Не похоже. Должно, фраер.

Они обсуждали мою личность, будто меня здесь не было.

- Эй, очкастый! Студент, что ли?

- Нет, не студент.

- Беспачпортный?

- Heг, по недоразумению. Меня скоро освободят.

- А-а!.. За грехи родителев. Понятно...

Шутка вызвала веселый смех. Какому-то типу с распухшим носом и узкими как щелочки, заплывшими глазами приглянулся мой пиджак.

- Хорош пинжак! - одобрил он, щупая полу. - Мой пннжак мне узковат, а :ебе будет как раз впору. Скидывай, что ли!

Не долго думая он стал снимать свой засаленный пиджачок с огромными заплатами на локтях, намереваясь тотчас же, не сходя с места, произвести обмен, независимо от того, хочу я этого или нет.

Тут отворилась дверь, и Ефремов позвал:

- Вы, что у адвоката, выходите!

У околоточного я засгал Аркадия Вениаминовича.

- Вот вы куда попали! - с наигранной веселостью, как мне показалось, встретил он меня. - Ну ладно, пойдемте. Мой извозчик ждет нас у подъезда.

Околоточный, хотя и, видимо, довольный, все же раболепно извинялся:

- Ничего не поделаешь, Аркадий Вениаминович! Случается, все случается на свете. Ошибка вышла. Бывает-с. Есе этот болван Ефремов! Я-то сразу увидел, с кем имею дело... Уж вы нас извините... И вы тоже, молодой человек, Бывает-с...

- Бол-ваны! - сказал в сердцах Гольский, как только за нами затворилась дверь.

Я молчал.

- Ну, залезайте же в дрожки. Сегодня вы переночуете у нас. Куда вы потащитесь в два часа ночи?

Всю дорогу Аркадий Вениаминович говорил с иронией о полицейских порядках, о глупости и произволе полицейской власти, говорил долго и красиво, так же красиво, как на "пятницах" в салоне своей жены.

Я молчал.

- Что вы сидите как в воду опущенный? - покосившись на меня, спросил наконец Аркадий Вениаминович. - Неужели на вас так повлияли два часа, которые вы провели в участке?

На обращенный ко мне прямой вопрос я не мог не ответить.

- Нет, Аркадий Вениаминович. Не в этом дело. Дватри часа в арестантской камере - пустяки. Я думаю о том, что мне пора покинуть Москву.