Владимир Войнович - Хочу быть честным

- У хорошего журналиста все, если надо, сойдется,- сказал Гусев, глядя куда-то мимо меня, как будто меня здесь не было вовсе.

- Силаев у себя? - спросил я у Люси.

- У себя. Он ждет вас,- сухо ответила Люся.

Разговор с Силаевым не получился. Как только я вошел, он стал на меня топать ногами и кричать, что я подвел не только его, но и весь коллектив, что теперь нам не дадут ни переходящего знамени, ни премий и вообще райком сделает свои выводы.

Дальше - больше. Он сказал, что теперь ему мой облик совершенно ясен, что должности главного инженера мне не видать как своих ушей и что вообще он выгонит меня как собаку.

Я все это терпел, но, когда он сказал, будто только служебное положение мешает ему набить мне морду, я не выдержал.

Я взял с его стола пластмассовое пресс-папье и раздавил его одной рукой, как пустую яичную скорлупу. Я сказал, что и с ним мог бы сделать то же самое, если бы он посмел меня тронуть. И вышел.

В дверях мне встретился Гусев. Сидоркин сидел у стены и молча курил. Люся стучала на машинке.

- Ну что,- спросил Сидоркин,- поговорили?

- Поговорили,- сказал я.- Нет Богдашкина?

Сидоркин не успел мне ответить: из кабинета Силаева выскочил красный Гусев, он осторожно прикрыл за собой дверь, пожал плечами и вышел в коридор. Мы с Сидоркиным подождали немного и тоже вышли.

Закурили. Зажигая спичку, я почувствовал, что у меня дрожат руки. Должно быть, от волнения. Никогда раньше руки у меня не дрожали.

- Нервный ты стал,- глядя на меня, сказал Сидоркин,- лечиться надо.

- Пошли подлечимся,- сказал я.

23

Мы пошли напрямую через пустырь. На мне были резиновые сапоги, поэтому я шел впереди, нащупывая дорогу. Половину пути прошли молча. Потом Сидоркин сказал:

- Чего это ты сегодня со сдачей намудрил?

- Я не мудрил,- ответил я.- Просто не хочу халтурить. Хочу быть честным.

- Честность,- хмыкнул сзади Сидоркин.- Кому нужна твоя честность?

- Она нужна мне,- сказал я.

Мы купили бутылку водки, зашли в столовую. Рабочий день еще не кончился, в столовой почти никого не было. Маруся вытирала столы. Она заметила, что карман у Сидоркина оттопырен, и покачала укоризненно головой. Мы сели за свой столик в углу, Сидоркин разлил водку в стаканы. Выпили.

- Дуб ты,- сказал Сидоркин, закусывая винегретом.- Сейчас бы главным инженером был.

- Обойдусь.

- Обойдешься,- сказал Сидоркин.- Так вот и будешь всю жизнь старшим прорабом, если еще не понизят.

- Ты думаешь, все счастье в том, какое место занимаешь? - спросил я.

- А ты думаешь в чем?

- Не знаю,- сказал я.- Может, и в этом. А может, и нет. По крайней мере, я знаю, что живу, как хочу. Не ловчу, не подлаживаюсь под кого-то, не дрожу за свое место.

- Не дрожишь,- сказал Сидоркин.- Потому и летаешь с места на место. Теперь тебя здесь съедят. Куда денешься?

- В Сибирь поеду,- сказал я.- Ребята зовут. Вместе в институте учились.

- А ребята тебе квартиру приготовили?

- Не в квартире дело,- возразил я.

- Кто знает, может, и в квартире. Сколько можно человеку мыкаться без своего угла, без семьи, без... А, что там говорить! - Сидоркин махнул рукой.Давай выпьем.

Таким серьезным я его никогда еще не видал. Мы выпили. Сидоркин поставил бутылку под стол. Сделал он что вовремя - в столовую вошли знакомые нам дружинники. Остановившись у дверей, они быстро сориентировались в обстановке и направились к нашему столику. Высокий дружинник отогнул скатерть и заглянул под стол.

- Поднимите, пожалуйста, ноги,- попросил он Сидоркина.

- Пожалуйста,- сказал Сидоркин и поднял ноги.

Под столом ничего не было. Дружинники переглянулись и пожали плечами.

- Ладно, пошли,- сказал высокий, и они направились к выходу.

Но Сидоркин остановил их.

- Ребята, показать? - спросил Сидоркин. Он был опять в своем репертуаре.

Дружинники снова переглянулись, и маленький первым не выдержал.

- Покажите,- спросил он.

- Только прежний уговор - никому ни слова,- на всякий случай условился Сидоркин.

- Никому,- хмуро буркнул высокий дружинник.

- Ну что с вами делать,- вздохнул Сидоркин,- глядите.- Он поднял правую штанину - под ней на тыльной стороне ступни стояла пустая бутылка.

24

В прорабской сидели трое: Шилов, Дерюшев и Писатель.

- Шилов,- спросил я - плотники работают?

- Работают,- сказал Шилов,- да что толку? Все равно не успеют, полчаса осталось до конца.

- Хорошо,- сказал я,- сколько успеют, столько сделают. Дерюшев, заварил решетку?

- Нет.

- То есть как?

- Да так,- Дерюшев флегматично пожал жирными плечами.- Баллон с кислородом надо поднять на четвертый этаж, а кран отключили.

- И вы, такие здоровые лбы, не можете поднять один баллон? - спросил я совершенно спокойно, но чувствуя, что скоро сорвусь.

- Как же поднимешь,- сказал Дерюшев, - когда в нем больше центнера весу?

- А ты знаешь, что египтяне, когда строили пирамиду Хеопса, поднимали на высоту в сто сорок семь метров глыбы по две с половиной тонны?

- Без крана? - недоверчиво спросил Писатель.

- Без крана.

- Без крана навряд,- покачал головой Шилов. Конечно, можно было на них орать и топать ногами, но этим их не проймешь.

- А ну-ка пошли,- сказал я и первым вышел из прорабской.

Баллоны лежали возле подъезда в грязи. Я поднял с земли щепку, поставил баллон на попа и очистил его немного. Потом взвалил его на плечо. Шилов, Писатель и Дерюшев выступили в роли зрителей. Пройдя первые десять ступенек, я понял, что слишком много взял на себя. Лет пять назад я мог пройти с таким баллоном втрое больше, теперь это было мне не под силу. Меня качало. На площадке между вторым и третьим этажом я споткнулся и чуть не упал. Но вовремя прислонил баллон к батарее отопления. Подбежал Шилов.

- Евгений Иваныч, давай подмогнем.

- Ничего, сказал я,- обойдусь.

Неужели я так ослаб, что ничего уж не могу сделать? Я пошел дальше. У меня еще хватило сил осторожно положить баллон на пол.

- Ну что,- сказал я,- поняли, как строилась пирамида Хеопса?

- Вам бы, Евгений Иваныч, заместо крана работать,- почтительно пошутил Писатель.

Я ему ничего не ответил. Я сказал Дерюшеву, чтобы сейчас же заварил решетку, и Шилову, чтобы потом закрыл прорабскую и отнес ключ в контору. После этого я пошел домой. Мне нездоровилось.

Дома я разделся, умылся, согрел чаю. Ко мне пришла Машенька, и мы стали пить чай вместе. Я наливал ей в блюдечко, и она, сидя у меня на коленях, долго дула на чай, чтобы он остыл. Потом мне стало плохо. Я снял Машеньку с колен и пошел к кровати. Мне показалось, что кровать слишком далеко, и я опустился на пол. Машенька засмеялась. Она подумала, что я играю. Пол подо мной качался, и стены тоже. Мне вдруг показалось, что я лечу куда-то вверх ногами. Так, говорят, наступает состояние невесомости.

25

Сразу после праздника ударил мороз и прошел снег. Теперь все вокруг бело: белый снег, белые простыни, белые халаты.