Владимир Войнович - Хочу быть честным

- Давно пора,- сказал Филимонов, который пришел к нам всего два месяца назад, прямо из института, и горой стоит за передовые методы.- Вот будет здорово. Что ни месяц, то дом.

- Чего ж хорошего,- сказал Сидоркин.- Вот и будешь бегать с места на место. Для прораба ничего нет хуже, чем бегать с места на место. Скажи, Ермошин.

- Я за прогресс,- сказал Ермошин.

- Ну и валяй,- охотно согласился Сидоркин.- Ну что, еще по капельке? У кого бутылка?

Третья бутылка была у меня, но вытащить ее я не успел: в столовую вошли двое дружинников - один высокий и плечистый, с всепонимающим взглядом, другой маленький и щуплый. У дверей огляделись и направились прямо к нашему столику.

- Ну что, ребята, выпьем жигулевского,- радушно пригласил Сидоркин и наполнил свой стакан пивом.

- В другой раз,- сказал высокий дружинник и, отогнув скатерть, заглянул под стол.

Я замер и посмотрел на Сидоркина. Сидоркин отхлебнул из стакана пива и тоже заглянул под стол. Ермошин вдруг вскочил с места и, сказав, что надо бы принести чаю, не спеша пошел к окну выдачи.

Сидоркин и высокий дружинник разогнулись одновременно и посмотрели друг другу в глаза. Дружинник - удивленно и испытующе, Сидоркин - дружелюбно и доверчиво.

- Да,- сказал высокий дружинник,- извините, пожалуйста.

- Ничего, не стоит,- вежливо сказал Сидоркин,- заходите еще.

- Извините,- повторил высокий дружинник.- Пошли, Олег.

Они уже дошли до дверей, но Сидоркин позвал их:

- Ребята!

Дружинники снова подошли. Ермошин получил свой чай, но, увидев, что дружинники вернулись, остался у окна выдачи и читал приклеенное к стенке меню.

- Ребята,- сказал Сидоркин дружинникам,- хотите, покажу фокус?

- Какой фокус? - спросил маленький, и глаза его заблестели от любопытства.

- Ну какой. Обыкновенный, как в цирке,- пообещал Сидоркин.- Только между нами. Идет?

- Идет,- сразу же согласился маленький, и высокий нехотя подтвердил:

- Идет.

- Ну ладно,- сказал Сидоркин,- глядите под стол. Дружинники посмотрели. Сидоркин поднял ноги. На полу остались две пустые бутылки.

- Видели? - спросил Сидоркин.- Больше не увидите.- И, опустив ноги, снова прикрыл бутылки штанинами.

Дружинники растерянно поглядели друг на друга, не зная, как им вести себя в таком случае, но потом, видимо, вспомнили о своем обещании.

- Ладно, - сказал высокий дружинник,- в другой раз будем знать. До свиданья.

Они ушли. Ермошин подождал, пока дверь за ними не закрылась, и вернулся к столу.

- Ну как чаек? - спросил Сидоркин.- Не остыл?

- Остыл,- сказал Ермошин, глядя в сторону.-Вы, ребята, на меня не обижайтесь. Если б что вышло, мне было бы больше всех неудобно.

- Что ж так? - спросил Сидоркин.

- Ну, понимаешь. Я же веду общественную работу. Меня знают. Скажут: "Сам выступаешь на собраниях, и сам же..."

- А ты одно из двух,- сказал Сидоркин,- или не пей, или не выступай. Женька, давай твою бутылку.

Не помню, почему это произошло, но после третьей бутылки мы вдруг стали спорить о честности. Ермошин сказал, что, если говорить откровенно, прораб и честность несовместимы, как гений и злодейство. Можешь играть в честность сколько угодно, но все равно тебе придется выкручиваться, заполнять липовые наряды, составлять липовые процентовки.

- Вот уж на что Самохин,- сказал Ермошин,- а и тот не лучше нас. Приказали ему сдать дом к празднику - и он сдаст его как миленький, в каком бы состоянии этот дом ни был.

Если бы это сказал не Ермошин, а кто-нибудь другой, я, возможно, и промолчал бы. Но здесь я вдруг распылился и стал говорить, что сдам дом тогда, когда он будет полностью готов, и что мне плевать на Силаева и плевать на всех остальных, я поступлю так, как мне подсказывает совесть.

Я поспорил с Ермошиным на бутылку коньяку, что поступлю именно так, как сказал. После этого мы разошлись.

12

Вернувшись домой, я застал моего соседа Ивана Адамовича Шишкина, как обычно, на кухне за чтением любимой книги. Как называется книга и кто ее написал, узнать невозможно - обложки у нее давно нет, а листы порядком порастрепались и рассыпаются. Но через эту книгу, и только через нее, Иван Адамович постигает всю мудрость и простоту нашей жизни.

Увидев меня, Иван Адамович, как всегда, вскочил и следом за мной прошел в мою комнату. Книгу, раскрытую посредине, он держал в обеих руках.

- Женя, гляди-ко чего написано,- сказал он, как всегда с удивлением.- Ты думаешь, что ты есть. А на самом деле тебя нет. То ись как? - Помолчав, Иван Адамович сам ответил на свой вопрос: - А вот так. Ни тебя нет, ни комнаты, ни стола - ничего. Все - одно наше воображение. Всемирный вакуум. Об этом же надо задуматься.

Мне сейчас задумываться об этом не хотелось.

- Иван Адамович,- сказал я,- не надо меня сразу убивать такими открытиями. К этому надо приходить постепенно.

- То ись как?

- Ну вот так. Сначала представим себе, что здесь нет вас. А стол, комната и я пока остаемся на месте. Частичный вакуум.

Иван Адамович внимательно посмотрел на меня, пытаясь сообразить, правильно ли он понял мою мысль. Он ее понял правильно.

- Ну хорошо,- сказал он обиженно,- я уйду.

- В добрый путь.

13

Засыпаю я всегда быстро, но сплю чутко. Если за стеной включат радио, если Иван Адамович хлопнет дверью, если по улице проедет пожарная машина - я просыпаюсь.

В этот раз меня разбудил телефонный звонок. "Только бы не меня",- подумал я, затаив дыхание, словно это могло спасти.

К телефону подошел Шишкин.

- Алле. А кто его спрашивает? Клава? Нет, он спит. Сейчас я его позову.

Он постучал ко мне в дверь и, не услышав ответа, постучал снова.

- Женя, тебя к телефону.

Я сунул ноги в комнатные туфли и вышел в коридор. Шишкин, вероятно, уже собирался спать, он стоял возле телефона в подштанниках и в очках. Его лицо сияло от злорадства.

- Не мог сказать, что меня нет,- прошипел я, сгорая от ненависти.

- Не мог,- сказал Шишкин.- Как же я скажу, что нет, когда ты есть.- Иван Адамович никого еще не обманывал, особенно из женского полу.

Я снял трубку и услышал:

- Как ты думаешь, что для человека труднее всего?

- Труднее всего разговаривать по телефону, когда хочется спать.

Я начал потихоньку беситься.

- Да, правильно,- согласилась она, будто я сказал что-то мудрое.- Слушай, ты почему не приехал?

- Я был занят.

- Но сейчас ты не занят?

- Сейчас я хочу спать. И уже поздно.

- Еще только одиннадцать часов.

Я гляжу на часы: верно. Мне казалось, что уже гораздо больше.

- Слышишь, я очень хочу тебя видеть. Очень, очень!

При этом она, конечно, закрывает глаза и покачивает голодной. Эта театральная самодеятельность раздражает меня, но я все-таки соглашаюсь:

- Хорошо, я приеду.

Мне жалко Клаву.

14

Когда-то Клава была замужем. Семь лет она прожила с одним учителем, который активно участвовал в художественной самодеятельности, но потом выдвинулся, был приглашен в областную филармонию. После этого он ушел от Клавы, решив, что теперь их интересы не совпадают. Клава тогда уехала на Печору, где я с ней и познакомился четыре года тому назад.