Алексей Зензинов - Беседы у Клавы

Labuh был не уверен, что автор до конца убежден в своей правоте по отношению к бесприютному страдальцу. Иначе, сказал Labuh, зачем собирать вокруг героя синклит из всех остальных, физически спящих, но духовно бодрствующих героев, чтобы устроить допрос с пристрастием и вынести приговор? Вспомните, Вовочка и Штейнбах говорят, что надо было устроить скандал, пообещать выломать двери, разбудить всю округу, а не стоять пеньком, но теперь об этом поздно жалеть.

Кузина, Маленькая Разбойница и крестьянка Люба сострадательно напоминают герою, что он ко всем им испытывал вожделение, однако ни одну из лагерных фемин не соблазнил, не изнасиловал, и потому, стало быть, должен пенять лишь на самого себя. Героя объявляют изгоем и обрекают вместе с Утонувшим Туристом и Сгоревшим Старшим Вожатым бродить до скончания века (пьеса написана в 1985 году) по лабиринту асфальтовых дорожек, а в народной памяти он останется как чудак, примерявшийся к жизни, да так и не заметивший, что время его утекло.

Автор, судя по всему, не претендует на креативные полномочия Создателя, скорее защищает плоды его деятельности от схоластических трактований. В заключительном монологе сгинувшего героя провозглашается его завет уцелевшим:

если не сумел стать орлом или львом, будь козлом, зайкой или свиньей, скотство лучше ничтожества, а бездействие безнравственней любого преступления.

- Фокус здесь в том, что Автор (Создатель в узком смысле слова) случайно или из лукавства забыл предварительно сообщить главному герою правила драматической игры, а потому итоговое возмездие оказывается несоразмерным вине персонажа. Между тем, именно в таком несоответствии Гадамер видит суть античной трагедии, и непросто сказать, где тут кончается смех, то есть контраст между желаемым и действительным, и начинается судьба, то есть контраст между правилами игры и ее результатом.

Не помню, кто это сказал, но все мы погрустнели и, наверное, до сих пор бы пребывали в миноре, не попадись нам на глаза еще одна книжица "ПОСМОТРИ НА ЭТО НЕБО" некоего А. Стельмаковича.

Как нам стало ясно из предисловия, никаких сколь либо интересных событий в биографии автора не было, если исключить, конечно, чисто спекулятивные параллели. Например, он родился в тот год, когда возле Сведловска был сбит американский самолет-шпион У-2, а закончил писать свой роман осенью 83-го, когда истребители ПВО гонялись за южнокорейским лайнером. Однако чем зауряднее биография писателя, тем живее интерес к его текстам.

Экспозиция романа ("Я правильно называю эту часть книги?" - беспокоился Dragon) дана незатейливо, но размашисто. Мы видим пионерский лагерь с высоты колокольчика радиорубки. Колокольчик беспрерывно играет, поет, вещает и угрожает. Под ним - убегающие асфальтовые дорожки, цветные домики, веранды, бетонные площадки, стеклянные павильоны Ленинской и Пионерской комнат, беседки, фонтанчики с питьевой водой и т.д. (На вопрос Dragonа: "А что такое ИТД?" все дружно рявкнули: "Поручик, молчать!")

В мирке между сосен царит временной хаос. Одни пионеры стоят в парадной форме на линейке открытия, другие, перемазанные сажей и гуашью, участвуют в конкурсе рисунков на асфальте, остальные тут же начинают заметать асфальтовые дорожки по причине утренней уборки территории. У ворот лагеря свалены чемоданы и, коптя выхлопами бензина, разворачиваются автобусы, которые только что привезли детей.

- А что дети? - вздохнул Кое-Кто. - Всего лишь шумный, безликий фон. В тех случаях, когда они выходят на передний план, бывают жутковаты и загадочны.

Например, малопонятная и малоприятная девочка, которая уверяет, что должна через полгода умереть, влюбленная в звездное небо и в своего вожатого. Где она пройдет, там с "деревьев листья опадают, сикось-накось" (строчка из антивоенной песни абсурда, популярной в начале 80-х годов прошлого века), иней остается на траве, осыпается штукатурка и проваливается прогнивший пол. Labuh возразил, что благодаря Рэю Брэдбери и бр.Стругацким в литературу таки вошли дети, наделенные демоническими чертами, так что ничего особо нового автор романа не внес. Кое-Кто парировал: слабо было вашим фантастам обрядить старуху Смерть в красную пилотку с кокардой, белую рубашку и синюю плиссированную юбочку.

Oblomoff припомнил вставной сюжет про мальчика-активиста, который не хотел быть активистом и от того душевно страдал, про то, как вожатый этого мальчика разработал для него программу сублимирования, но не достиг цели, как к делу подключились Штаб и Служба доверия, как был использован и блестяще реализован метод подстановки ("Нет такого в психиатрии!" возопил вновь заглянувший на форум Монах), но кончилось все крахом, посмешищем и позорищем.

Ник Ник больше всего заценил третью часть романа, где собраны воедино сюжеты и происшествия, косвенно упоминаемые в первых двух частях. Там был рассказ о юноше, влюблявшемся во всех работавших с ним девушек-вожатых, последняя из которых довела своего коллегу до состояния тихого идиотизма, а затем нечаянно разбудила в нем дух бунтарства, заставила его бежать в леса, но после, уловками и притворством, сумела вернуть его в вожатскую среду и добровольно подвергнуться остракизму. Не менее драматична история вожатой-стукача, которая то ли из принципа, то ли просто интереса ради, начала стучать в институт и в обком профсоюзов на своих распоясавшихся товарищей, сладко улыбаясь им в глаза, с утра до вечера отдавалась работе, с вечера до утра отдавалась радисту-горнисту, и весь лагерь сгорал от любопытства, гадая, кого же подозревать в доносительстве, так что даже появилась местная игра в "стукача", как внезапно и глупо эта тайна открылась радисту-горнисту, и он пообещал убить свою любовницу в присутствии 20 вожатых и 200 детей, и что из этого вышло. Или маленькая новеллка о суровом, непреклонном методисте-администраторе, которая открыла существование в лагере двух независимо действующих извращенцев - лесбиянки и педераста - и оказалась в ситуации сложного нравственного выбора.

Сюда же, к этим "гомункулам", пользуясь словечком Набокова, можно отнести методиста по настольным играм Гену-Птичника, который, поправляя на репетиции линейки открытия государственный флаг, залез по мачте на небо, а слез только в самом финале, чтобы сообщить печальную новость о конце света. И т.д., и т.п.

Dragon сказал, что подобный список-каталог действующих и бездействующих персонажей романа особенно кстати, поскольку героев невозможно запомнить и различать с первого же прочтения. Таня (она же Татьяна Аркадьевна), Зина (она же Зинаида Игоревна), Владимир Семенович, Владимир Владимирович, Анастасия Федоровна, Николай Павлович, Павел Петрович, Игорь Олегович, Галина Георгиевна, Татьяна Васильевна, Осип Вадимович, фотограф по прозвищу Дачник, хотя не исключено, что это фамилия, и некий, вовсе зашифрованный ZZ. Кто хочет продолжить это подобие списка гомеровских кораблей, предложил Oblomoff, Бога ради! Читайте книгу с карандашом в руке и выписывайте имена - работы и на вас хватит.