Е Жаринов - Нация и сталь

Крупп лично участвовал в выплавке своего "слитка-монстра". То и дело выкрикивая команды и проводя день и ночь на фабрике, он не отставал от своих рабочих. Ценой неимоверных усилий ему удалось добиться необычайно высокого температурного режима. Остается лишь догадываться, с помощью какого напряжения всех внутренних сил Альфреду приходилось подавлять в себе природный страх перед открытым пламенем. По свидетельству современников, девяносто восемь тиглей должны были работать одновременно без малейшего перебоя. И Круппу удалось добиться почти невозможного: из его топки вышел настоящий "Монстр" весом 4 300 фунтов. Это был огромный стальной слиток, чудо тогдашней технологии.

Альфред уже предвкушал победу и позволил себе не характерную для его сдержанной манеры запись: "Мы заставим англичан смотреть на нас с восхищением". Крупп предупреждал также своего помощника до поры до времени держать язык за зубами. Оказавшись в Лондоне раньше того, как там должен был появиться его "слиток-монстр", Альфред осуществлял что-то вроде рекогносцировки вражеской территории. В одном из своих писем в Германию он писал: "Британские газеты заранее трубят о своей победе и утверждают, что оглушительный триумф ждет сталелитейщиков из Шеффилда, чей "Монстр" весит 2 400 фунтов. Какая наивность..."

В Лондоне Альфред был уже в начале апреля. Одно из семейных преданий гласит, будто Крупп, находясь на выставке, подошел к английскому слитку, уже выставленному на всеобщее обозрение в Хрустальном дворце, и лезвием перочинного ножа, сделанным из собственной тигельной стали, провел по поверхности шеффилдского "Монстра". "Большой, но плохой", - якобы только и смог произнести будущий пушечный король.

Но как бы там ни было, а шеффилдский слиток уже находился на выставке в то время, как Круппу оставалось лишь с нетерпением ждать прибытия в Англию своего чуда. Лондонцы, может быть, и готовы были открыть рот от удивления, но удивляться пока нечему было. Альфреду пока приходилось лишь довольствоваться малой экспозицией, которую он сумел привести с собой из Эссена. Это были все те же валки для монетных дворов, амортизационные пружины для пассажирских железнодорожных вагонов. В каталоге выставки Альфред сделал весьма примечательную запись: "изделия из кованной стали с низким содержанием углерода, отличающиеся также чистотой состава и твердостью". Но на устроителей выставки эта реклама, по всей видимости, не произвела должного впечатления. В общем списке экспозиция Круппа шла лишь под 649 номером со следующей пометкой: "промышленник и инвестор из Эссена, что близ Дюссельдорфа". Как известно, город Эссен в то время даже не был указан на картах, которыми пользовались в середине девятнадцатого века по всей Англии. Можно сказать, что для чванливых англичан Альфред прибыл из какого-то Богом забытого медвежьего угла.

Расхаживая по Хрустальному дворцу и ожидая прибытия своего "Монстра", Альфред каждый вечер отбивал на родину одну телеграмму за другой, и все они были похожи на сигнал S. O. S. Он торопил своих распорядителей, чтобы те как можно скорее отправили в Англию "оставшуюся часть экспозиции".

"Слиток-монстр" появился на выставке в самый последний момент, накануне закрытия и, действительно, произвел самый настоящий фурор. Все сталелитейщики с восхищением шли смотреть на неожиданно появившееся перед ними чудо. Круппу тут же присудили золотую медаль и начали называть его гением сталелитейной промышленности. Чем больше экспертов исследовало слиток, чем больше они получали подтверждение в том, что это первокласснейшая сталь, тем волна охватившего всех восхищения продолжала набирать силу.

Однако для широкой лондонской публики не это по истине необычное достижение было по-настоящему интересно. Толпу зевак привлекло рекламное шоу, которое и устроил в последний момент Крупп рядом со своей экспозицией. В ожидании "Монстра" у Альфреда созрело решение выставить образцы вооружения, изготовленные из отшлифованной до блеска стали. Гвоздем выставки стала как раз та самая пушка, которую и отвергло прусской правительство. Это оказалось шестифунтовое орудие, сверкающее, как зеркало. Вокруг пушки картинно разложили рыцарские латы, а над головой раскинулся шатер, напоминающий палатку крестоносца эпохи тевтонского ордена со щитом на верху. Прусский королевский флаг был закреплен ещё выше. Он как бы осенял собой все это романтическое сооружение в духе художников прерафаэлитов.

Необычная композиция не могла не произвести впечатления на дам викторианской эпохи, которые жили, в основном, во власти своих романтических грез. Отполированная до зеркального блеска сталь, конечно, не могла появиться в эпоху Людовика Святого, но в этом-то как раз и заключался основной смысл задуманного рекламного представления. Дамы воспринимали оружие как необходимый романтический атрибут. В зеркальной стальной поверхности они могли видеть отражение своих лиц, что делало их причастными к представлению. Доспехи буквально завораживали, сводили с ума женскую половину публики. Они видели в этих железках не реальное средневековье, а воплощение своего воображаемого мира.

Перед самым закрытием Хрустальный дворец решила посетить королева Виктория. Больше всего на неё произвел впечатление не стальной крупповский "Монстр", а все те же рыцарские доспехи. Королева оказалась самой главной мечтательницей своего государства. Есть в её исповедях признания, свидетельствующие о конфликтах между осознанием лежащего на ней долга и естественными потребностями быть самой собой. Ненавистно было для неё утреннее вставание, умывание. Мало интересовали туалеты. Она жаловалась, что тесные платья мешают ей дышать. В то же время её беспокоила излишняя полнота, и она не раз давала себе зарок отказаться от любимых блюд, но все благие намерения оказывались тщетными. Влюбившись в Альберта Саксен-Кобург-Готского, Виктория по собственной инициативе предложила ему свою руку. После свадьбы в кабинете королевы был поставлен второй письменный стол - для любимого мужа. Виктория писала в дневнике: "Я читаю и подписываю бумаги, а Альберт их промокает..."

О том, что она станет правительницей Англии, Виктория узнала, когда ей исполнилось двенадцать лет, и воскликнула: "Я буду хорошей!" Самой очевидной заслугой её явилось очищение короны от комьев грязи, налипших за предыдущие полтора столетия от монархов и их семейств, не отказывавших себе ни в чем ради удовольствий, в том числе и сомнительных. Если бы дело продолжалось так дальше, институт британской монархии, может быть, не устоял бы перед коренной радикализацией общества. Своими достижениями королева Великобритании обязана была не интеллекту, а характеру, умению справиться с тем, что мешало ей выполнять свое предназначение. Она отдавала отчет в своих возможностях и потому старалась опираться на советы тех, кому доверяла, и кто обычно оправдывал это доверие.