Алексей Зикмунд - Дочь сатаны, или По эту сторону добра и зла

- Теперь время суток уже не играет роли. Если желаете, все можно сделать прямо сейчас, - пояснил Антон Иванович. - Да, прямо здесь и прямо сейчас, - сказал Сталин, ухмыляясь в усы, и позвонил в колокольчик. - Три стакана чая, - сказал он в приоткрывшуюся дверь и через несколько минут на столе уже стоял железный поднос с тремя дымящимися стаканами, пухлой металлической сахарницей с узорами железных цветов и продолговатой фарфоровой тарелочкой, на которой лежал нарезанный тонкими дольками душистый лимон. Сталин взял стакан, пепельницу и сел в свое тяжелое кресло. Сидя в нем, он медленно набивал трубку, наблюдая за действиями Антона Ивановича. Хорошо раскурив её, он прищурил глаза и, посмотрев на Берию, сказал: - Вот мы с тобой. Лаврентий, коммунисты, а занимаемся черт знает чем. - Я, Коба, может и не совсем верю во все это, но почему бы не попробовать, если столько сошлось. Ведь ты же сам говорил, интересы дела прежде всего, а уж чертовщина это или нет, пусть решает история. Сталин затянулся трубкой и ничего не сказал. Походив немного по комнате, он подошел к Антону Ивановичу и спросил: - Вы, товарищ медиум, все вопросы решили? - Да, товарищ Сталин, практически все готово. - Ну, тогда начинайте. - Вождь сделал несколько глотков из чайного стакана встал и подошел к столу. - Я хочу увидеть конец этой войны, - сказал он. На столе была разложена черная салфетка, на ней стояла платиновая пирамидка, а на площадке сверху нее лежал затвердевший, принявший идеальную форму глаз инопланетного существа. Антон Иванович вытащил спички и поджег фитиль. Пламя дернулось в разные стороны, затем потянулось вверх и выпрямилось. Сооружение со свечой было закреплено в небольшом портативном штативе, с таким расчетом, что пламя, оттолкнувшись от отражателя через систему линз, попадало в центр зрачка, похожего на сложенные лепестки цветка или на крылья экзотической бабочки. До того, как приехать к Сталину, Антон Иванович разучивал заклинание перед домашним зеркалом. В переводе было сказано, что само обращение должно выходить из глубины вашего подсознания, из самого сердца, и что сами слова мысленно должны выстраиваться в замкнутое кольцо, вращающееся вокруг всевидящего ока. У Антона Ивановича с воображением не все в порядке. Он даже не мог представить себе улицы, на которой проживала его двоюродная сестра. И однажды под праздник, зайдя совсем не туда, он столкнулся с двумя мрачными типами, сделавшими попытку напасть на него, и только вид пистолета отрезвил негодяев. Да, с воображением у Антона Ивановича было не все в порядке, и, тем не менее, он сокрушил это костное свое воображение и за несколько часов сделал его эластичным, почти управляемым. Он начал с детских утят. Дав каждому утенку отдельное слово, он запустил их по кругу. Утята пошли друг за другом, неся на спине волшебные слова. По мере продолжения упражнений Антон Иванович научился убирать утят, оставляя одни слова. Однако теперь в его воображении слова были сделаны из дерева и соединены друг с другом с помощью веревок. Слова буквально выскакивали из воды, увеличивая и без того длинную деревянную змейку. Вода не давала возможности утонуть деревянным словам. В другом случае воображение Антона Ивановича было бессильно, слова падали на землю, из них выпадали буквы, похожие на те, которые он когда-то давно, работая наборщиком, забивал в свинцовые рамки, создавая газетную матрицу. Через десять минут после начала так называемой завершающей стадии опыта Сталину показалось, что по гостиной комнате пролетела бесплотная какая-то масса, пролетела и растворилась в углу, ушла в него, как в отверстие, похожее на кольцо фокусника, через которое продергивают газовый шарф. Прошло ещё несколько мгновений и опять это же нечто, но уже из другого угла, пропутешествовало по воздуху и так же исчезло. Это "нечто" имело вид большой скатерти или простыни, произвольно согнутой в разных местах. Края этого нечто были неровными и то возникали, очерчивая свой контур, то расплывались в воздухе. "Похожее на морского ската", - решил Сталин, опускаясь все ниже. Теперь эти скаты пролетали над его головой, то сворачиваясь в восьмерку наподобие огромного тента, то снова обретая вид полотна, подброшенного в воздух. Слова, которые проговаривал Антон Иванович, превращались в сознании вождя в набор разновеликих отмычек, с помощью которых ему, избранному и понявшему суть этой игры, давалась возможность заглянуть за серебряную фольгу обычного зеркала и увидеть события, которых в действительности пока и не существовало. Но уже двигались навстречу друг другу из двух неизвестных точек огромные корабли с названиями великих планет, уже в бесчисленных, разделенных на микроскопическую самостоятельность клетках происходил беззастенчивый выбор партнерши, с которой будет хорошо и удобно, уже фугасные разрывы калечили человеческие массы, ещё не рожденные на земле, уже собирательный образ мироздания попадал в прицел наемного убийцы, уже скрюченные лопатки и ключицы малышей, попавших под атомную бомбардировку, искала назойливая кинокамера американца. Ещё хлеб не был высеян на поля и не был убран, а уже мы имели возможность узнать, кто его будет есть. И вдруг в одно мгновение перемещение "нечто" закончилось. Теперь великолепные и прозрачные банты развернулись и превратились в два огромных прямоугольных экрана, примыкавших друг к другу наподобие двух игральных карт, образующих треугольник. Антон Иванович закончил с текстом и теперь стоял, пристально вглядываясь в танцующий разноцветный туман, совершавший движение внутри магического предмета. Антон Иванович повернулся и вышел из под двух скрещенных карт, образующих треугольник, выходя, он зацепился за прозрачное мерцающее крыло. Послышался звук, очень похожий на тот, который слышат студенты в физическом кабинете при работе динамо с двумя заряженными электричеством шарами. Сталин и Берия подошли к Антону Ивановичу, который пристально вглядывался в медленно открывающийся зрачок. Маленький Сталин отодвинул большого Лаврентия и шагнул под прозрачную крышу, зрачок медленно растворялся. Он растворялся, как раковина, хранящая в себе живое сердце жемчужины. Задолго до войны ученые привезли и показали Сталину телевизионный приемник, экран у него был круглым точно таким же, как и этот всевидящий глаз. - Последний день войны, - шептал Сталин одними губами. Он согнул ноги в коленях и, опираясь двумя руками на стол, вглядывался в разноцветный дым и в черную глубину зрачка, в котором уже обозначились контуры какого-то пока ещё малоприятного изображения. Но вот фокус туманной этой картинки стал настраиваться, и Сталин увидел трибуну мавзолея и себя в окружении соратников, после чего картинка поменялась и вождь увидел, как рослые гвардейцы, по всей видимости, хорошо проверенные на благонадежность люди, бросают к подножию мавзолея штандарты поверженных германских дивизий и корпусов. Древняя свастика, символ плодородия и молота Тора, брошена к подножию большого пергамского алтаря. Что же нужно ещё, что бы понять, что победа это не всегда только победа! А потом Сталин увидел радостные лица москвичей и разноцветные гирлянды салюта, рассыпающиеся в теплом весеннем небе. Затем глаз медленно закрылся. Сталин повернулся к Лаврентию Павловичу и к Антону Ивановичу, которые внимательно, буквально затаив дыхание, наблюдали за ним. - Да, - сказал вождь и выдержал длинную паузу, после чего снова заговорил: - Не знаю, как ты, Лаврентий, но в том, что мы победим, я никогда не сомневался. - И я, Коба, в этом ни на минуту не сомневался. - Но дело совсем не в этом, Лаврентий. Дело в том, что мне не нужен этот шарик. Я не хочу ничего знать про будущее, которое не могу изменить. Представь себе, во что знания превратят мою жизнь. Я хочу, батано Лаврентий, что бы ты послал это чудо моему врагу и, как ты говоришь, искреннему почитателю. Пусть он посмотрит на наш парад, на нашу победу и решит, что ему делать. Это возможно Лаврентий? - Конечно, Коба, буквально через две недели глаз будет у … - Берия сделал паузу - …. У этого выродка.