Исаак Зингер - Кровь

- Чего же ты мешкаешь, Мацек? Беги за ксендзом. С меня хватит, не хочу больше быть одной веры с этими пархатыми.

Мужик ушел, и толпа стихла. Все знали, что новообращенные - злейшие враги Израиля, своих бывших единоверцев они обвиняют в самых тяжких грехах. Люди повернулись и пошли обратно в город. Евреи боялись вызвать у христиан гнев.

А Реб Фалик тем временем сидел у себя в синагоге и читал Мишну. Глухой, полуслепой, он ничего не слышал и не видел. И тут, размахивая ножом, к нему ворвалась Риша.

- Ступай к своим жидам! - закричала она. - Мне здесь синагога не нужна!

Когда Реб Фалик увидел ее с непокрытой головой, с ножом в руке, с искаженным злобой лицом, его охватило такое смятение, что он потерял дар речи. Не сняв талеса и не успев даже дотянуться до тефилина,3 он поднялся ей навстречу узнать, что произошло, однако ноги у него подкосились, и он замертво рухнул на пол. Риша положила тело мужа на повозку и, даже не накрыв его простыней вместо савана, велела отправить к евреям в Ласкев. Пока в Ласкеве обмывали тело Реб Фалика, пока шли похороны и раввин произносил надгробное слово, Риша готовилась принять христианство. Она послала людей на поиски Ройбена - ей хотелось уговорить его последовать ее примеру, однако ее возлюбленный как под землю провалился.

Теперь руки у Риши были развязаны. Обратившись в христианство, она вновь открыла свои магазины, где торговала некошерным мясом, которое покупали горожане-неевреи, а также крестьяне, приезжавшие в город по рыночным дням. Больше ей скрывать было нечего. Она могла забивать свиней, быков, телят и овец совершенно открыто, любым способом. Вместо Ройбена она наняла поляка, с которым ходила охотиться в лес, ловила рыбу, стреляла оленей, зайцев, кроликов. Однако мучения животных уже не доставляли ей прежнего удовольствия, живодерня не возбуждала плотских страстей, любовные утехи с поляком оставляли ее равнодушной. Правда, когда рыба дергалась на крючке или плясала в сети, ее заплывшее жиром сердце радостно вздрагивало, и она бормотала: "Вот видишь, рыбка, тебе еще хуже, чем мне!.."

По правде сказать, Риша по-прежнему тосковала по Ройбену. Она вспоминала их игривые разговоры, его начитанность, страх перевоплощения, боязнь оказаться в геенне огненной. Теперь, когда Реб Фалик лежал в могиле, ей некого было обманывать, жалеть, не над кем было издеваться. Обратившись в христианство, она сразу же купила себе место в костеле и несколько месяцев каждое воскресенье ходила к мессе. Риша требовала, чтобы кучер вез ее в церковь мимо синагоги; первое время ей доставляло удовольствие дразнить евреев, но потом надоело и это.

Со временем Риша так обленилась, что вообще перестала ходить на скотобойню. Теперь всеми делами ведал поляк, и Рише было безразлично, обманывает он ее или нет. Поднявшись утром с постели, она наливала себе стакан водки и начинала бродить по комнатам, тяжело переваливаясь и беседуя сама с собой. Остановится перед зеркалом и процедит: "Горе, горе тебе, Риша. Что с тобой стряслось? Если б твоя праведная мать встала из могилы и увидела тебя, она бы легла в могилу снова!" Иногда по утрам она пыталась привести себя в надлежащий вид, однако все платья были ей малы, а волосы невозможно было расчесать. Она часами пела на идише и на польском. Голос у нее был хриплым, надтреснутым, и слова песен она придумывала сама; повторяла бессмысленные фразы, издавала звуки, напоминавшие квохтанье кур, хрюканье свиней, предсмертный хрип быков. Она валилась на кровать, икала, рыгала, смеялась, плакала. По ночам ее мучили кошмары: быки подымали ее на рога, свиньи тыкались своими пятачками ей в лицо и кусали ее, петухи рвали кожу своими петушиными шпорами. Снился ей и Реб Фалик: он был завернут в саван, тело его было изранено, в руке он держал пальмовую ветвь и кричал: "Я не могу спокойно спать в своей могиле. Ты осквернила мой дом".

И Риша (или Мария Павловска, как ее теперь звали) вскакивала с постели в холодном поту. Призрак Реб Фалика исчезал, но она по-прежнему слышала шелест пальмовых листьев, отголосок его криков, Риша крестилась и, одновременно с этим, повторяла еврейскую молитву, которой в детстве научила ее мать. Она спускала с кровати свои отекшие голые ноги и принималась, спотыкаясь, ходить в темноте из одной комнаты в другую. Она выбросила все книги Реб Фалика, сожгла его Тору. В синагоге, где он молился, сушились теперь воловьи шкуры. Между тем в столовой по-прежнему стоял стол, за которым Реб Фалик ужинал на Шабат, а с потолка свисала люстра, где когда-то зажигали в праздник его свечи. Иногда Риша вспоминала и первых двух мужей, которых изводила злобой, жадностью, ругательствами и строптивостью. Она и не думала раскаиваться, но иногда в ней подымалось какое-то тоскливое и горькое чувство. Тогда она открывала окно, смотрела на усыпанное звездами ночное небо и восклицала: "Боже, приди и накажи меня! Прииди, Сатана! Прииди, Асмодей! Покажи свою силу. Отнеси меня в огненную пустыню за темными горами!"

6

Однажды зимой в Ласкеве завелся какой-то страшный зверь, который по ночам нападал на людей. Одни говорили, что это медведь, другие - что волк, третьи считали, что это демон. Женщине, которая вышла ночью на улицу по нужде, он прокусил шею; в другой раз погнался за мальчиком из йешивы, старику - ночному сторожу исцарапал когтями лицо. Женщины и дети стали бояться с наступлением сумерек выходить на улицу. Ночью все ставни наглухо закрывались. Чего только не рассказывали про этого таинственного зверя: кто-то слышал, как он кричит человеческим голосом; видели, как он поднимается на задние лапы и бежит. В одном дворе он опрокинул бочку с капустой, в другом забрался в курятник, в булочной вывалил тесто, которое подымалось в деревянной квашне. Как-то раз он забрался в кошерный магазин и испражнился на колоду, где рубили мясо.

Наконец ночью мясники Ласкева вооружились топорами и ножами, решив либо убить, либо поймать чудовище. Разбившись на небольшие группы, они стали ждать, напряженно всматриваясь в темноту. Посреди ночи раздался истошный крик, и мясники, побежав на него, увидели зверя, который несся в сторону предместья. Какой-то мужчина пожаловался, что зверь укусил его в плечо. Испугавшись, несколько человек повернули было назад, однако остальные продолжали преследование. Увидев впереди зверя, один из преследователей метнул в него топором. Удар, по-видимому, пришелся в цель, ибо зверь, издав истошный крик, зашатался и рухнул на землю. Улица огласилась жутким воем. Затем зверь начал ругаться на идише и на польском и постанывать, точно женщина, у которой начинаются родовые схватки. Подумав, что они ранили дьяволицу, мясники в страхе разбежались по домам.