Безелянская - Алгоритм любви

Ученые называют это "метафорой обретенного счастья", а Марк Захарович был проще в определении: "Только открыть окно - и она здесь, а с ней лазурь, любовь, цветы. С тех давних пор и по сей день она, одетая в белое или в черное, парит в моих картинах, озаряет мой путь в искусстве. Ни одной картины, ни одной гравюры я не заканчиваю, пока не услышу ее "да" или "нет".

Всю свою любовь к Марку, всю нежность и трепетность чувства передала Белла в своей книге "Горящие огни" (иллюстрированную ее гениальным мужем). Но вы не найдете Шагала на ее страницах - там витает его дух, ибо он, Шагал, "похож на блуждающую звезду. Она неуловима. То просияет пронзительно-холодным светом, то затуманится и скроется из виду. А имя! Носить такое имя! Как перезвон колоколов!"

Белла Розенфельд была незаурядным человеком. Она получила прекрасное образование, изучала в Москве историю и философию. К слову, темой ее выпускного сочинения в школе Герье было творчество Федора Достоевского. Мечтала стать актрисой, занималась в студии Константина Станиславского, играла на сцене, имела успех. Но замужество, переезд ее за границу поставили точку на ее карьере. Она посвятила себя мужу и дочери.

Их свадьба летом 1915 года была более чем скромной.

И стала ты женой моей

на годы долгие. Сладчайшей.

Дочь подарила - дар редчайший

в наиторжественный из дней.

На свадьбу жених опоздал. Потом посмеивался, описывая этот "синедрион": "Жаль, я не Веронезе. Длинный стол, за ним главный раввин, мудрый с хитрецой старец; чинные толстосумы и целая орава бедных евреев, изнемогающих в ожидании моего прихода, а на столе - угощение. Без меня какая же трапеза..."

Белла вспоминает себя, невесту: "Белое длинное платье, которое струилось, точно жизнь на земле".

Молодые сидели под красным балдахином и не могли дождаться того момента, когда окажутся вдвоем. Он сжимал ее хрупкие пальцы и мечтал обнять ее, целовать...

Я помню: ночь, и рядом ты,

и в первый раз к тебе прилег я,

и погасили мы Луну,

и свечек пламя заструилось,

и лишь к тебе моя стремилась

любовь, тебя избрав одну.

Она наполнила собой его жизнь, все ею вдохновлено. Вспомните "Ландыши" (1916). Это подарок ей, жене, возлюбленной, Белле. Все созданное в эти годы наполнила любовь к Белле. Их любовь парит над городом: "Над городом", "Голубые любовники", "Прогулка", в которой "Шагал держит Беллу как знамя". А ее портреты - "Белла у стола", "Белла на террасе", "Белла и Ида у окна" и, наконец, "Белла в белом воротнике". Она над миром, она над ними: мужем и малышкой Идой, делающей свои первые шаги. После смерти матери Ида станет идолом для отца.

Летом 1922 года Шагал с семьей покидает Россию и уезжает в Берлин, а через годы, получив письмо одного из друзей с призывом "приезжай - ты известен", переезжает в Париж.

Жизнь любого человека далека от идиллии. Шагал не исключение. Поиск и борьба составили ее суть. Его жизнь посвящена искусству, жизнь Беллы - ему. Она создала ту атмосферу любви, которая помогла его творчеству, помогла пережить кошмар нацизма.

Беда пришла осенью 1944 года - тяжело заболела Белла. Лечение не помогло. Кончина жены - страшный удар. Только весной 1945 года он вновь взял в руки кисть. Но и спустя четыре года Шагал безутешен:

Нетронуты лежат мои цветы.

Твой белый шлейф плывет, качаясь, в небе.

Блестит надгробье - это плачешь ты,

А я - тяжелый серый пепел.

Вновь вопрошаю, путаясь в словах:

Еще ты здесь? Мой шаг следишь сквозь лето?

Смотри, невнятен путь мой, весь в слезах.

Что скажешь ты? Скажи. Я жду ответа.

"Красна, как свадьбы нашей балдахин,

Любовь к народу, родине и дому

Иди и грезой нашей их буди.

Когда-нибудь, в какой-то миг один

Ко мне придешь сквозь звездную истому,

Зеленый весь, как поле на груди".

В 1948 году Шагал возвращается из США, куда они эмигрировали во время войны, во Францию. Ему 61 год. Ему кажется, что жизнь закончилась:

Не знаю, жил ли я. Не знаю,

живу ли ... В небеса гляжу

и мир не знаю.

Мир пуст без Нее. Он вспоминает: "Белла. Она тихо стучит в дверь своим тоненьким пальчиком. Входит, прижимая к груди необъятный букет, груду смутно-изумрудной, в красных пятнах рябины.

- Спасибо, Белла.

Нет, не то.

Сумерки, и я целую ее. А в голове уже - прекраснейший натюрморт. Белла лежит, обнаженная, святящаяся, мягко очерченная. Белла позирует мне. Мне страшно. Я ей признаюсь, что еще никогда не видал обнаженных. Мы уже, можно сказать, жених и невеста, но как страшно приблизиться к ней, коснуться ее..."

Воспоминания помогают жить, но сердце еще плачет:

Где моя любовь,

где греза моя,

где моя радость,

всей жизни - до последнего мига?

На каждом шагу я вижу тебя.

Во все мои годы я вижу тебя.

В скорби я вижу тебя и в великой

нужде моей.

Днем и ночью я слышу твой голос.

В каждом ударе часов я слышу твой голос.

Кто ни окликнет меня - я слышу твой голос.

Я слышу твой голос, пока ты молчишь.

Однако время лечит любую боль, скорбь сменяется надеждой:

Мне хочется окликнуть кого-то и попросить,

чтобы третье мое пробужденье

превратило бы снова

ночь - в красоту.

Ночь отступила. В 1952 году в его жизни появилась красавица Вава, Валентина Григорьевна Бродская. Она стала его другом, любимой, женой.

Марк Захарович скончался 28 марта 1985 года и похоронен на кладбище в Сен-Поль-де-Ванс. Рассказывают, это случилось, когда он в кресле-качалке поднимался на лифте на второй этаж. Он улетел в небо... в Витебск... к Белле...

7. Отвергнутый талант

(Александра Экстер)

Они познакомились у художницы Натальи Гончаровой. На следующий день оживленный и восторженный Таиров сообщил Алисе Коонен: "Я провел ночь с замечательной женщиной!" Далее актриса вспоминает, как долго и горячо рассказывал Александр Яковлевич о той, в ком почувствовал художника, близкого его творческим поискам. "Когда мы вышли на улицу, Экстер затащила меня к себе пить чай, а когда забрезжил рассвет, союз для совместной работы над "Фамирой" был уже заключен".

Так в творческую жизнь Алисы Коонен и Александра Таирова вошла (или вторглась!) художница Александра Экстер, которой суждено было стать "первой исторической фигурой декорационной плеяды Камерного театра". Это случилось в 1916 году.

Имя художницы уже было известно: она участвовала в первых выставках "Бубнового валета" в Москве 1910-1912 годов. Ее работы экспонировались в Париже. Но встреча с Таировым перевернула жизнь, принесла истинное счастье творчества и признания и, увы, горечь отторжения, т. е. всю палитру высоких чувств и переживаний.

Успех их совместной работы над спектаклем по пьесе Ин. Анненского "Фамира Кифаред" был оглушительным. По выражению скульптора Веры Мухиной, это походило на извержение вулкана. Критика называла сценографию Экстер "театральной революцией".