Людмила Богданова - Путешествие королевны

Хозяйка отвернулась к окну.

- Хотела бы я знать... - пробормотала она, упираясь лбом в стекло. Хотела бы я знать, откуда пошла зараза.

- Завезли купцы, - хмыкнул Саент. - Предосенний торг...

Она задумчиво посмотрела на старого друга. Неужели наместничество в болотном Бивресте так затемняет разум? И все же среди всего лохого - хорошо, что он приехал. Саент - человек надежный.

- Объяснение для дураков. Я говорила с соглядатаями. Купцы приехали седьмицу тому, все здоровые.

- Подъезжали еще...

- Здоровее нас с вами.

(Собеседники Хели были, скромно сказать, не маленькие.) Лонк хмыкнул.

- А ведь ты права, Хозяйка, - помрачнел Саент. - Я расспрашивал тоже.

Он хлопнул тяжелой ладонью по столу. Над фолиантами взвилось облачко пыли.

- Поветрие началось в казармах.

- Надо проверить девиц из Веселой Слободы.

- Надо вызвать войска из пригородов.

- Нет.

- Тогда мы скоро останемся без армии.

- Народ рвется из города. До открытого бунта пока не дошло...

- Ночью выловили троих.

- Солдаты валятся с ног.

- Укоротите стражи.

Хель села, отодвинув тяжелый стул, положила голову на скрещенные ладони.

- В городе хлеба на три дня.

- Откройте амбары. Выдавайте даром, но поровну.

- И все же, Хель, - Саент положил ей руку на плечо. - Уезжай. Двуречье не выстоит без тебя.

- Да обойдется без меня Двуречье!

Она подняла на Саента усталые карие глаза:

- Говорят, женщины заболевают реже.

- Увезем тебя силой.

- Попробуйте.

Драпировка качнулась от внезапного сквозняка. Два стражника в бахтерцах швырнули на пол комок лохмотьев - то, что было некогда человеком. Тот с усилием вскинул залитое кровью лицо.

- Кто это?!

В ответ один из стражников выставил на пол шкатулку:

- Он рассыпал в Кузнечной слободе это.

Саент оказался быстрее, подхватил шкатулку каминными щипцами и швырнул в огонь.

- Крикните сменщиков и - в баню! Ни с кем не говорить, ни до чего не дотрагиваться; одежду и латы в огонь.

- А как...

Саент зашипел так., что испуганный латник отскочил.

- Лонк, огня! - Хель тоже догадалась, в чем дело. - Прокали пол по их следу и отправь лекарок в предместье. И десяток воинов. Пусть запечатают колодцы. Кто ты?!

Человек сплюнул кровавый сгусток.

- Храмовник, - пробормотал Саент. - Слуга Щита. Так вот откуда у морны ноги растут. Что скажешь?

Служитель Предка молчал.

- Тебя будут пытать.

- Пусть.

- Ты знаешь, как остановить заразу.

- Мне все равно.

- Да-а... - протянула Хель. - Вы искусны в предохранении от болезней. Саент, воинов в Храм. Не выпускать никого.

Храмовник вдруг вскочил, метнулся к Хели и схватил ее за руки.

- Будь проклята, ведьма! Тень Щита на тебе!

Хель с усилием стряхнула его руки. На храмовника медведем воссел вернувшийся Лонк. Тот брызгал слюной, бился:

- Я сдохну, но утащу тебя с собой!! Тебя, ведьма! И тебя! Всех! Как я вас ненавижу...

Саент пнул носком сапога бездыханное тело:

- В обмороке... Раздевайся, Хозяйка. Все в огонь.

Кинул на каменный пол в середине покоя все дрова. Недовольный. прибавил, разбив о край стола. несколько стульев, швырнул в общую кучу груду бумаг, поджег от очага. И вместе с Хелью и Лонком вошел в огненное кольцо.

Храмовник от жара очнулся. стал извиваться и стонать, Саент оглушил его снова.

Хель прибила ладонями затлевшие волосы и даже не почувствовала боли. Горький дым раздирал горло и наворачивал слезы на глаза. Огонь прыгал в опасной близости от тел.

Саент сильно сжал ее руку:

- Девонька, терпи...

Хель сидела, накрывшись чистой рубашкой, у стола. Груду головешек с середины комнаты убрали, и о ней напоминали только едкий запах и черное пятно копоти да слезящиеся глаза. Несколько ожогов смазали маслом и перевязали.

- Даст Милосердная, обойдется. Тебе бы в постель, Хозяйка.

Хель дернула плечом.

- К тебе шествие.

- Смеешься...

- За разбой, учиненный в Храме.

Хель подскочила.

Саент ухмыльнулся.

- Я их затолкал в отстойник. По нарушению указа о сборищах. О храмовниках дознание ведется.

- Если что - сразу ко мне. И глашатаев на все перекрестки. Пусть не рядятся невинными.

- Сделано.

Саент посмотрел на нее с любовью. Всю бы кровь отдал по капле, чтобы с девочкой не случилось худого. И так сколько пережила... Ну, время покажет.

Как же им не хватало этого времени!

- От Антонии хартия. И Райнара.

Хель улыбнулась, вспоминая корявые строчки сына. Скучает, любит. Счастье, нет малыша в этой заверти.

- Спасибо, Саент.

- Не за что, Хель.

Они переглянулись, улыбнувшись друг другу.

Весть о морне застала Мэя на охоте. Бледный, как крашенина, гонец бухнулся в ноги владетельного бургомистра, с трудом выталкивая из горла слова. Мэй побледнел не меньше гонца и погнал лошадь в город. Когда ее уводили от крыльца, лошадь хромала и с губ падала кровавая пена.

Следующие три часа ратуша и общинные амбары напоминали свепет с забравшимся внутрь медведем. Заполошно гремели колокола. Гонцы на свежи конях помчались дальше, на Эрнар и Резну, а на Хатан потянулся обоз с мясом и зерном в окружении дюжей ландейлской гвардии. Мэй с небольшой свитой вырвался вперед. Каждый из всадников вел с собой двух поводных коней. Ехали без остановки днем и ночью, еще с ними мчалась половина ландейлских лекарей.

Что могли сделать они - усыпить больного, облегчить страдания... а верного лекарства от морны не было. Только время.

В храмах молились Милосердной.

Блаженные на папертях кричали о ведьмовстве Хозяйки.

О разбое в Храме.

В подвалах Ратуши пытали храмовников.

На улицах горели костры.

Вилась пыль.

Время жатвы, время предосенних торгов.

Плакали женщины, и набат заглушал их плач.

Конники мчались в дорожной пыли, блестели подковы.

Хатан был подобен перебродившему вину, готовому выбить днище у бочки. Недоставало малого.

Гэльда с войском не впустили в Хатан, и он стоял под стенами. Как в осаду.

А как же рвались за стены жители!

Пехотинцы Гэльда поймали уже семерых. Пропусти - и на Двуречье ляжет серое крыло.

Гэльд получил три коротких письма от Хели. Потом послания иссякли.

- Пи-ить...

Матэ угадал по губам. Поднес долбленку. Вода полилась с краешка губ на подбородок. Шея слабо дернулась.

- Хе-ель... Боль-но...

Мальчик умирал, и Матэ ничего не мог для него сделать. Веки восковой бледности, серый узор на щеках. В коротком стоне выдал он свою тайну, и Матэ хотелось заплакать. От морны не было лекарства. По крайней мере, он не знал.

Паренек-мечник опять прошептал что-то, и Матэ склонился ниже, вслушиваясь в невнятный звук.

- Милый мальчик, как ты весел,

Как светла твоя улыбка...

Имрир подавился стоном. Матэ придержал его голову.

- Ты не знаешь, ты не веришь,