Людмила Богданова - Ворота в сказку

четыре ветра, четыре вскрика;

нежнее пуха, яснее снега.

В нем боль и радость, мука и нега!..

Но Тавинат междунами

лежит в заоблачном тумане

как меч на ложе

как шрам на коже

как полуспущенное знамя.

Имя - четыре дороги, четыре поля,

четыре луга. четыре моря.

И деньпроходит, и дарит вечер,

и солнце ляжет на ваши плечи.

Но Тавинат между нами

лежит в заоблачном тумане

как меч на ложе

как шрам на коже

как полуспущенное знамя.

***

У нас цветут фиалки,

Я стал сентиментален...

Они, как томик Грина:

сплошной ультрамарин.

Как ветер их листает!..

Но лишь пора настанет,

из бухт провинциальных

уходят корабли.

Плывут на поиск счастья

поэты и пираты,

Но светит всем им равно

жемчужный Южный Крест.

Они везут в Каперну

кастильские дукаты,

цейлонские гранаты,

эбеновых невест.

В жестоких играх ставят

на черта и на совесть,

когда ж пригонит осень

ихнаконец домой,

на стеклах баркентины

допишутэту повесть

и силуэт Бегущей,

и пена за кормой.

Знакомому, который гуляет

сам по себе.

Мне сказала знакомая кошка,

из зависти, а может, излукавства:

- Ваш муж гуляет по крышам,

я там его видела сегодня.

- Нет. Вы, должно быть, обознались.

Его там быть никак не может.

Ведь ночью все кошки серы.

А он, к тому же, дымчатый с рыжим.

Нет. Вы,должно быть, обознались.

Ведь он из хорошего семейства.

Он спит на пунцовой подушке

и даже мышь поймать не умеет.

Соседская кошка рассмеялась:

(Ах, как смеяться могут кошки!)

и показала из подушечек на лапах

свои опаловые когти.

- Вы говорите, из хорошего семейства?

Да он был найден на помойке:

хозяйка сдуру подобрала,

чтобы стал приличным человеком.

Но он верен своим привычкам

и он гуляет по крышам.

Ах, милочка, он ближе к марту

еще и орет ночами.

Я вернулась. И он был дома.

Он спална пунцовой одушке.

Но бархатная шкурка на лапках

была в росе от странствий по крышам.

Письмо NN**

Ах, Наталья Николавна!

Я, дурак невероятный,

поступая невозможно,

супроть правила,

к вам пишу. Чего же боле?..

Что ж, подсыпьте в раны соли.

Ни судьба, ни смерть- старуха

не исправили...

Ах, Наталья Николавна!

Ах, Наташенька...

Не меняют имя в паспорте

на Сашеньку!..

Что же делать...

И по этому по случаю

проявите снисхождение

к поручику.

Ах, Наталья Николавна,

моя душечка...

Не втыкайте в меня иглы,

как в подушечку.

Черт возьми! Pardon.

Какая вы жестокая...

Пропадай, судьба лихая

и высокая!

Ах, Наталья Николавна!

Перед дверию

вашей

лавры я чужие

даром меряю.

Загоню пистоль в подушки,

выпью вермуту...

Я, увы, не Саша Пушкин

Мишка Лермонтов.

***

...а ноги возлюбленных

на земле стоят

а ноги возлюбленных

купаются в росе

а в облаках торчит

пьяная голова

О, как бы хотелось

стать, как все

О, как бы хотелось

ее укоротить слегка.

Но только мешает

протянутая с небес

такая теплая

ваша рука.

***

Губ мадонны горек сок вишневый.

У тебя намокшие ресницы.

Я держу твое лицо в ладонях,

и оно трепещет, будто птица.

На рассвете простучат подковы,

заорут испуганные чайки.

Но - среди молитв и пустословья

вам, незрячий, посвящу молчанье.

Все стою кленопреклоненный.

Безнадежно свечи оплывают...

Я держу твое лицо в ладонях,

слезы мне ладони обжигают.

***

Спутаны сосен янтарных стволы

мечутся белок рыжие стрелы

и на песках ослепительно белых

серые спят валуны

***

Не плачьте, маленький герольд,

не надо плакать.

Еще оливкова луна

и пахнет медом,

и мы пока бессмертны и,

не зная страха,

мы возлагаем жизни

на алтарь свободы.

И возжигая свечи

среди книг нетленных,

пока мечтаем мы

о жизни настоящей.

Над бухтой чайки,

как седые клочья пены,

и паруса-цветы

не расцвели на мачтах.

А пьяный ветер ворошит костры сирени.

Не капли крови, а роса венчает листья.

И соловей дрожит в черемуховой сени...

И так легко твоей

распорядиться

жизнью.

***

Вы так прекрасны,

что я ослеп

и принял камень

за хлеб

и за воду из родника

принял струйку песка.

- Откуда берутся твои песни, Гино?

- Откуда? - он вздохнул.

Из звона подков, из шелеста сухих

трав на перепутьях, из шороха водяных

струй на прибрежно м песке... И из звона

клинков. Я ведь воин...

На перепутьях

шелест сухих

трав, и черно

небо.

В этих местах

дальних, глухих

я никогда

не был.

Может, напрасны

жертвы и путь,

может, враги

правы?!..

Но не дают

к дому свернуть

пенные струи

Ставы.

Пусть нам сулят

горе и страх,

издавна так

было.

Ноне затем

кровь на клинках

алой росой

стыла.

Если паду

в смертном бою,

это не ради

славы.

Песню мою

пусть допоют

пенные струи

Ставы.

В звоне подков,

в звоне мечей

алым горит

песня.

Сколько времен

и рубежей

нам суждено

вместе?

Голос тугих

струн оборвать,

мертвым упасть

в травы...

Песне из ран

с кровью хлестать

пенной струей

Ставы.

Песня Черного Короля.

Несутся всадники - их не остановить,

не удержать, не убежать, не истребить.

Вскипает зарево багряное во мгле,

и мчится черная погоня по земле.

Несутся стоны и моленья к небесам,

но нет пощады, нет спасенья никому;

и боль и глад и смерть ползут по их следам

и, задыхаясь, люди корчатся в дыму.

Хрипит и бьется, умирая, чей-то конь,

а рядом всадник, запрокинувшись, лежит.

И ясно видно, как ползет по ржи огонь

и тают в ранах наши острые ножи.

Все шире зарево за нашею спиной,

неудержимо мчатся всадники за мной.

У тех, кто видит, застыавет в жилах кровь.

Но я не жертва, я тех всадников король!

На лбу корона - три обугленных зубца

и под конем земля от топота дрожит;

есть плащ и меч, но под короной нет лица,

и оттого уста не произносят лжи.

А по земле - торопится весна.

В стволах деревьев бьет пьянящий сок.

И на обочине зеленая трава

смешно щекочет павшему висок.

***

Я бросаю листья тополиные,

Разнесите весть, что я жив еще.

Разнесите весть на три стороны.

По четвертую мосты взорваны.

***

Время костер погребальный возжечь.

Пусть сгорают

мысли мои в том костре,

и надежды, и даже

солнечных зайчиков легких волшебная стая,

что сорвалась вдруг с серебряной пряжи...

Рядом с мечом тут легло отдохнуть веретенце,

тонкое зеркальце,

нежный серебряный локон.

Что мне вся жизнь моя,

если усталое солнце,

мертвое сердце мое