Олег Борушко - По щучьему веленью

- Которого дед выводил? Вспотел, помню, как негр. Мне было лет двенадцать, что ли... Короче, его положили в кухне на стол: башка с одной стороны до пола, хвост с другой - тоже до пола.

Егор зажмурился.

- Классно было на Сахалине, - сказал я. - Каждый день торт, прикидываешь? "Подарочный". Такой с орешками, за три двадцать. Дед же полковник, зарплата восемьсот плюс у бабушки четыреста. Приедешь на каникулы...

- Это эта бабушка умерла? - спросил Егор.

Я кивнул:

- Четыре месяца уж... Да. Ну вот. А мы там в Академгородке под Новосибирском... Олька, я, наша мама Михайловна и зарплата инженера-конструктора. Торт есть праздник. И наоборот: праздник есть торт.

- Это сколько фунтов? - запоздало спросил Матвей, тоже присаживаясь в кружок над тяжело дышавшей щукой. - На Сахалине?

- Зарплата? По-здешнему будет... шестьдесят тысяч в год.

- А у нашей мамы сколько?

- У Жани? Одиннадцать.

- Мало, - сказал Матвей. - А у тебя?

- Ладно, друзья мои, который час?

- Четверть второго, - сказал Егор. - Правда, часы тоже, это... влажные.

- Сматываемся, пока щуку не отобрали, - сказал я. - Отнесем в машину, потом спокойно вернемся.

Навьючились, теперь Егор тащил еще тяжеленный аквариум с водой. Встали передохнуть. Я заглянул к зверю. Вода - вперемешку с кровавой слизью.

- Стоп, - сказал я. - Мы что ее - в багажнике в этой гадости оставим? Тяжело? - Я приподнял от земли аквариум, крякнул и сочувственно посмотрел на Егора. - Смысл?

- А как? - спросил Егор.

- Завернем в крапиву, да и все, - сказал я.

- Но...

- Давай, давай крапиву. Она, это... обезболивает.

Егор поколебался, смерил взглядом аквариум, вздохнул и, замотав руку в полу куртки, сорвал два колючих пучка.

Я вытянул из рюкзака молоток, взятый для вбивания колышков от палатки в сухую британскую землю. Запустил руку в розовую слизь, щука сразу не далась, но потом обмякла, почуяв под жабрами знакомую железную хватку. Я положил ее на траву и быстро ударил по голове. Матвей присел слева и смотрел, замерев. Я ударил еще раз.

- Пап, все? Все? - спросил Егор.

- Сливай воду, - сказал я.

Было полвторого.

На стоянке около хозмага, в углу, посреди снующих с хозтоварами англичан, был разбит временный бивак. Солнце пробилось-таки из-за тучек, и крыша нашего "опеля" по кличке "Черная стрела" (скорость не более двадцати миль в час) украсилась мокрыми егоровскими штанами, футболкой, носками и утопленником телефоном, который неожиданно зазвонил.

- Ну? - сказала Жаня. - Много?

- Дак...

Я уткнул микрофон себе в бедро и прошептал детям:

- Будем говорить про щуку?

- Нет! - в один голос ответили дети.

- Не клюет, - сказал я в трубку.

- Я была уверена! - зазвенела Жаня.

- Но мы сейчас опять пойдем, - сказал я. - Еще есть надежда.

- У тебя шестнадцать лет одни надежды, - хмыкнула любимая. - А где улов? Почему к телефону никто не подходил?

- Потому что Егор утонул.

- Я так и знала, - сказала Жаня. - Работаешь тут, работаешь... Матвея кормил? Не вздумай не кормить. До свидания, - закончила она.

До малого озера шли налегке, щука осталась в крапиве под крышкой холодильника в багажнике, но не дошли. Трудно было пропустить местечко под автострадой, где она взяла. Нырнули в кусты, спустились на бережок, насадили. Только забросили, в воздухе произошло следующее. С другого берега, где раньше была база, раздалось громогласное "о-ой!".

- В чем дело? - строгим шепотом сказал я, близоруко прищуриваясь над гладью.

- "Ой" - по-английски значит "эй", - сказал Егор, козырьком приставив ко лбу ладонь. - Раз, два... Человек пять.

- О-ой! - снова заорали на бывшей базе.

- Кому они говорят "ой"? - спросил я дрогнувшим голосом.

- Так они пока дойдут... - сказал Егор.

Я не мог при детях позволить себе нервно засуетиться и перед трудностями отступить. Так и стоял расслабленно с удочкой. На той стороне еще поойкали, и стихло.

- Они кричали слово, которое на зажигалке, которую я нашел. Ну, которую ты отобрал, - сказал Матвей. - На букву "фэ".

- Не слышал, - сказал я. - Ай-яй-яй.

Поплавки трупиками лежали на коричневой глади.

- Ты, наверное, прямо в нее тогда попал, - задумчиво произнес Егор.

- А чего ж ты не попал?

Прошло полчаса. По моим расчетам опасность миновала. Ходу сюда с того конца - минут всего десять. Смотря, правда, каким шагом.

- Хорош, пошли, - сказал я. - Где там твое маленькое озеро с большими лещами?

...Их оказалось шестеро.

- Две тысячи! - сразу объявил приземистый, подступая ко мне.

- Пардон? - отозвался я, делая механический шаг обратно в кусты.

Именно когда я поднялся на тропинку, они проходили мимо. Минутой позже - и никаких встреч. Неожиданные встречи в Англии чреваты неприятностями.

- Француз? - без тени сочувствия наступал приземистый. - Полиция! - Он грозно махнул в сторону хозмага.

Им кажется, иностранец лучше поймет, если сказать погромче. Притом кто такой в Британии иностранец? Француз. Ясно, хочется повысить голос.

- Why? - сказал я, что по-английски означает - "почему?". А кстати, по-грузински означает "эй" и "ой" одновременно.

- Лицензия! - уже очень громко сказал приземистый. - Клуб! Сезон!

Да. Мы нарушили сразу все, что можно нарушить в сфере британской рыбалки. Я покосился на Матвея. Нельзя было ударить лицом в английскую грязь. Но и нельзя было сказать, что про лицензию не знали, потому что дети знали, что мы знали, а обманывать нехорошо.

- О'кей, - сказал я, виновато вздохнул и опустил руки.

Американизм неожиданно произвел впечатление.

- Ол райт, - сказал приземистый. - В другой раз вызову полицию!

Так нас выперли из этого оазиса.

На обратном пути я подавленно молчал.

- Пап, ну и чего там дальше про тайменя? - осведомился с заднего сиденья Егор.

- Каждый день торт... - задумчиво подал голос Матвей. - Этот Сережа тебя, что, очень любил?

Матвей никогда не видел деда Сережу. Но остров Сахалин, шестьдесят тысяч фунтов, таймень до пола и не просто торт, а "Подарочный"... Дед Сережа, думаю, встал перед Матвеем как живой.

- Любил, да, - сказал я. - Так сильно, что тоже однажды выпер. Когда уже с бабушкой в Киев на пенсию переехал... - Я вел машину по узким британским улицам и обращался к зеркалу заднего вида.

Дед повез меня копать на новую дачу: студент из Москвы на каникулах в Киеве - как можно не копать? 1982 год, дорогие товарищи.

На обратном пути с дачи в Киев, поздно вечером, в автомобиле марки "Жигули" я заявил, что не люблю КГБ. Дед нахмурился. Всю жизнь прослужить во внешней разведке, чтобы под конец от любимого внука услышать, что внук это дело не любит. Торты - любит, а КГБ - нет.

- Столько людей пересажать! - с чувством сказал я.

- Откуда ты знаешь? - спросил дед.

- Читал.

- Где читал? Где ты это мог прочитать? Кто тебе, понимаешь, такие книжки подсовывает? Он еще учится в политическом вузе! - Седые кустистые брови деда с разнокалиберно торчащими черными выскочками недобро шевелились над рулем. - Я, пожалуй, дрянь такая, твоему ректору напишу...