Семен Бронин - История моей матери

Слушателям стало не по себе, они заерзали и поежились на своих местах. Все были ошеломлены и обескуражены выплеснутой на них картиной древних нравов и, непривычные к подобной гимнастике ума, напрочь запутались в слишком темных тогдашних родственных отношениях. Более всего, конечно, их смущало и задевало то, что двенадцатилетняя девочка так свободно чувствует себя в этой безнравственной стихии: моральное чувство не позволяло им вникать в ее разъяснения. Нашелся, правда, один, совесть которого была не столь чиста, как у прочих.

- Это бывает,- снисходительно и многозначительно сказал он.- У нас был один - жил со свой сестрой. Каждый год уродов рожали.

Это переполнило общую чашу терпения. На него зашикали как на виновника всех бед и самого текста, и жена разозлилась первая:

- Да замолчи ты! Нашел чем хвастать!

- Я не хвастаю, а к разговору.

- К разговору! Постеснялся бы докладчицы!

- Да она сама это говорит. Не слышала что ли? Энгельса пересказывает,-на что жена ничего уже не сказала: чтоб не обидеть - не Энгельса: он был безнадежно скомпрометирован своим трудом - а порядочную на вид девушку, но мужа наградила длинным памятным взглядом: поговорим, мол, об этом дома.

Никто более ничего не сказал, но все молча с ней согласились. Доклад потерял поддержку зала и повис в воздухе - слушали его плохо. Жан заступился за падчерицу:

- Что-то вы слишком быстро скисли. Сами ж говорили, надо во всем разобраться. Кто виноват, что тут, оказывается, такое творилось. А я и не знал ничего. Надо было это в стороне оставить,- с запозданием попенял он Рене.- Там много всякого. Кроме семьи еще частная собственность и государство,- уже с иронией перечислял он, обретая свойственную французам насмешливость.- Скачем по верхам, а с чего началось, не ведаем.

- Не с потопа же начинать? - усомнился его приятель Дени: он хоть и не был членом партии, но не пропускал ни одного мероприятия ячейки присутствовал на них в качестве ближайшего друга Жана и оказывал ему всяческую помощь и поддержку, хотя оба при этом постоянно спорили.

- А почему нет? - не уступил ему Жан.- Если с него все начинается.

- С ирокезов? Или как их там?

- Ну да.- Жан сам не знал, как звали древних многоженцев, но как секретарь ячейки не мог показать этого.- Первобытные люди, словом. Что ж делать, если у них жены были общие?

- Этого не хватало! - разозлилась одна из гостий, вспомнив по этому поводу распространенные байки о коммунистах.- Скандал какой! Жены общие!

Ив, присутствовавший на собрании, вынужден был вмешаться, чего прежде не хотел делать. Он не хотел и приходить сюда: для него чем больше было народу, тем невыносимее - но и не придти тоже не мог: надо же было кому-то наблюдать за всем - нелицеприятным, жестким взглядом догматика.

- Никто не думает вас обобществлять! - негнущимся, как из кости или из металла, голосом отрезал он.- Это гнусная клевета на нашу партию! - Но он не внес успокоения в смятенные умы - напротив, всем стало на душе еще гаже и муторнее.- Давай кончай с этим,- подторопил он Рене, видя, что учеба пошла по ложному пути.- И поменьше подробностей. Главное - суть дела, эксплуатация человека человеком.

- Так у Энгельса,- защитилась Рене и рассказала о нравах, царящих в джунглях Австралии. Тут слушатели и вовсе ужаснулись:

- Кошмар какой! И зачем их поддерживать? Колониалистов этих? Пусть их и дальше эксплуатируют!

Это был выпад в сторону Ива, и он вскинулся торчком:

- Ничего это не значит! Если они отстали в развитии, то это только по вине эксплуататоров. Колонизаторов иными словами. Не надо путать их с жителями колоний. Борьба с колониализмом была и остается краеугольным камнем нашей политики. Тут слишком много народу,- выговорил он Жану.- Не надо приглашать всех подряд на такие важные и плохо обговоренные мероприятия. Женщин много,- прибавил он вполголоса: партия стояла за максимальное вовлечение женщин в общую борьбу, ему не хотелось прослыть ретроградом, но женщин он, надо сказать, недолюбливал.- Женщинам надо другие вопросы ставить. Хотя и привлекать их, конечно,- прибавил он, боясь, что его все-таки неверно поймут и оценят.

- Так у нас женщина и занятие ведет,- развел руками Жан.- Девушка вернее. Через пень-колоду, правда, но первый блин, говорят, комом. Может, ты нам про частную собственность расскажешь? - попросил он.- Это нам ближе как-то. Откуда семьи берутся, это мы, как никак знаем, а вот почему у одного дом в три этажа с мансардой, а другому жрать нечего - это интереснее.

- Ты себя, что ль, имеешь в виду? - В Дени словно вселился дух противоречия.- Что-то я был у тебя на днях - вроде все нормально. Не буду уж говорить, что у тебя на столе да в буфете.

- Да уж сделай милость, не разглашай.- Жан нисколько не был задет его выпадом - напротив, был доволен, что спор переходит на шутливый тон и заканчивается на дружеской ноте; Дени, собственно, хотел того же и ему подыгрывал.- Кроме меня другие есть. Кому есть нечего.

- Что-то я давно таких не видел,- продолжал крамольничать тот, целясь уже в Ива: он терпеть его не мог и из-за него, кажется, не вступал в ряды партии.- Если только в Австралии.

Ив не мог вытерпеть столь открытого покушения на коммунистические принципы.

- Не только там! Во Франции треть населения живет на грани бедности. Если кому-то и живется хорошо, это не значит, что всем так! - и поглядел зло на Дени, которого звал за глаза гнилым социалистом и оппортунистом.

- А кто ее проводил, эту черту? Она ж все время едет - как линия горизонта,- возразил Дени, но не стал спорить дальше: чтоб не подводить приятеля. Ив и этого не снес, выговорил Жану:

- Ну и друзья у тебя! Провокатор какой-то!

- Ээ, полегче! - возмутился тот.- Какой он провокатор? Ты что, Дени не знаешь?

- В России таких вопросов не задавали.- Ив не унимался, и глаза его зажглись огнем фанатика.- А взяли да сообща скинули царя и капиталистов и строят теперь у себя рабочее государство. Хотя неграмотных там - половина населения. Знаете, какой там царит сейчас подъем и воодушевление? - Он всегда, когда терял верх в споре, начинал говорить про Россию: чтоб подавить ею оппонентов - вот и теперь решил поделиться закрытой информацией: - Наши товарищи были там недавно: присутствовали на первомайской демонстрации. Неизгладимое, говорят, впечатление!

Дени усомнился и в этом - показал всю глубину своего нравственного падения:

- А у нас один говорил: голод там. Жрать нечего. Как в Австралии.

Говорить этого не следовало. Красная Россия была пробным камнем для всякого революционера - подтверждались худшие опасения Ива. Он помолчал.

- Так может говорить только враг партии... Как он вообще попал сюда? обратился он к Жану через голову Дени: последний уже не существовал для него вовсе.