Михаил Бубеннов - Белая береза

- Молодец! - сказал он, думая о Брянцеве; помедлив, добавил: Молодцы!

Вошла Ольга Николаевна и объявила Смольянинову, что командиру полка необходимо провести в спокойной обстановке еще ночь. К удивлению Ольги Николаевны, Озеров не стал возражать против этого, а когда начальник штаба ушел, сказал смущенно:

- Простите меня, Ольга Николаевна!

- Что вы, я не обижена...

- Нет, я обидел вас, а заодно с вами, хотя и заочно, еще многих, сказал Озеров и приподнялся на локоть. - Да, сознаюсь, я очень испугался, когда понял, что проспал весь день. Очень! Ведь сегодня - такой бой... И все же я не должен был так волноваться: ведь это мое волнение - от недоверия к людям. Да, значит, плохо я еще верю в людей, очень плохо! А верить, Ольга Николаевна, надо в каждого настоящего советского человека. Какие у нас талантливые, всемогущие люди!

Озеров лег, затих, прикрыл глаза: перед ним замелькали десятки знакомых лиц - командиров и солдат полка. Он видел их на учениях близ Великих Лук, на привалах по ржевским лесным дорогам, в бою у Вазузы, в походе по оккупированной врагом родной земле, при штурме Барсушни, при обороне Истры...

XIV

В сумерках, как только затих грохот артиллерии, осторожно вышла на поля легкая метелица. Ей надо было трудиться всю ночь, чтобы уничтожить следы жестоких боев на подмосковной земле: похоронить в сугробах трупы и разбросанное, разбитое оружие, замести воронки от снарядов и лужи крови, хотя бы легонько запорошить снежком сгоревшие танки и пепелища в деревнях... И метелица, тихонько жалуясь на свою судьбу, неохотно принялась за скорбное дело.

Лена остановилась около большого каменного дома в старинном парке. Здесь находился командный пункт батальона Шаракшанэ и пункт первой медицинской помощи. Лене нужно было дождаться подруг, чтобы всем вместе идти в санвзвод, стоявший в деревне Талица. Лена привязала собак у куста желтой акации. Собаки жалобно повизгивали, поджимали хвосты, горбились, приседали, спасаясь от жгучей поземки. Лена стала ласково трепать их за уши.

- И шубы не греют? Ну, ну, не скулите!

На низенькое крыльцо вышел Юргин.

- Лена, ты куда?

...Девятнадцать дней прошло после их первой встречи у Барсушни. Это очень малый срок в мирной жизни и очень большой - на войне: Юргину и Лене уже казалось, что их знакомство произошло давным-давно.

За дни отступления из Козлова Матвей Юргин видел Лену много раз, но чаще всего - мельком, случайно: то в бою, то на коротком привале, то в пути... Лишь раза три и пришлось поговорить наедине. Но, как назло, находясь во власти своего нежданно-негаданного счастья, Юргин всегда начинал разговор в необычной для себя шутливой форме, а потом, как ни старался, не мог уловить момент, чтобы заговорить серьезно... "Ей-богу, вроде дурачка стал, - внутренне бранил себя Юргин. - И чего болтаю? Ладно еще, что не смеюсь без всякой причины!" И Юргин иногда втайне побаивался, что это не доведет его до добра: того и гляди Лена сочтет его за пустобая, у которого не было и нет ничего серьезного на уме. Но пустые, никчемные разговоры приходилось вести иногда и не по своей воле. Лена всегда была оживленна и весела, когда он говорил о пустяках, но стоило ему замолчать перед тем, как сменить тон и заговорить серьезно, она мгновенно становилась сдержанной и торопилась уйти. Это пугало Юргина. "Почему она боится, что я заговорю о чем-нибудь серьезном? - размышлял он. - В чем дело? Не нравлюсь?"

И только вчера, в поселке Снегири, произошло то, что было неизбежным, и произошло так просто, как они и не ожидали...

Они встретились после боя, на вечерней заре, в развалинах каменного здания, где Лена искала раненых. Отослав куда-то связного, Юргин бегом, прыгая по грудам кирпичей, бросился в развалины, - это был четвертый случай, когда можно было поговорить наедине. "Ну, как говорится, до четырех раз, - с надеждой подумал Юргин. - Значит, теперь решающий..." Увидев Лену, он так и замер на месте: на щеках у девушки ярко выделялись белые пятна.

- Лена, да ты же обморозилась!

- А где? Где? - испуганно воскликнула Лена. - Щеки теплые... Нос? Да?

- Вот именно - щеки!

Лена сопротивлялась и уверяла, что сама примет необходимые меры, но Юргин, понимая, что действовать надо немедленно, прижимал Лену к себе и крепко растирал снегом ее щеки. И когда лицо ее разгорелось, будто от огня, он вдруг неожиданно решил, что наступила долгожданная минута. Заметив перемену во взгляде Юргина, Лена не выдержала и тревожно предупредила:

- Нет, нет! Молчи!

- Тогда и ты молчи! - сказал Юргин и, вновь прижав Лену к себе, поцеловал в пылающие губы...

...Юргин привел Лену в маленькую комнату на нижнем этаже, где собирался провести ночь. Половина комнатки была завалена сухой ржаной соломой; ближе к двери стояли тумбочка и два табурета, какие можно видеть обычно в общежитиях.

- Разденься, - предложил Юргин.

Лена расстегнула полушубок, но вдруг вспомнила, что она в стеганых ватных брюках, над которыми при случае смеются все девушки, и решительно возразила:

- Нет, здесь холодно. Да и зачем? Мне скоро надо идти...

- Разденься, - попросил Юргин.

- Ой, ну зачем?

- Сейчас мы будем ужинать.

- Ужинать? Нет, мы в Талице...

- Поужинаешь здесь, а потом там.

- Подряд два раза?

- Это совсем не плохо на войне!

- А знаешь что, Матвей? - спросила Лена. - Пожалуй, и верно. Я так сегодня проголодалась! - она засмеялась и сбросила полушубок. - Ох, и дуреха я, а? И все у меня вот так!

Молоденький боец, вестовой Юргина, принес котелок подогретого на плите мясного супа с вермишелью, выложил из вещевого мешка на тумбочку кусок ржаного хлеба. Сообразив, что ему лучше уйти на время, спросил:

- Не забудете, товарищ гвардий лейтенант?

- О собрании? Нет, я помню.

- Какое у вас собрание? - поинтересовалась Лена.

- Партийное. В семь ноль-ноль.

- А у нас комсомольского еще не было после того, как ушли из Козлова. Да и когда ему быть? Хоть бы денек отдыха... Ой, с вермишелью, да?

- Любишь?

- Самый любимый суп. Бывало, мама... - Лена запнулась, вздохнула и села на табурет. - Мама, мама! - прошептала она и сокрушенно покачала головой. - Она и не знает, что я так близко от нее, и значит - очень далеко до нашей встречи! Ты знаешь, Матвей, она почему-то часто плачет. Отчего это, а?

- Значит, твоя мать умная и душевная женщина, - ответил Юргин. - У каждого солдата ложка с собой, конечно? Доставай и действуй. Бери хлеб.

Несколько минут, обжигаясь, Лена ела любимый суп, казавшийся необыкновенно вкусным, и все ее внимание было сосредоточено лишь на котелке. Воспользовавшись этим, Матвей Юргин несколько раз задерживал на ней свой взгляд. Да, война заставила ее сменить легкое платье и туфли на солдатское обмундирование - гимнастерку, ватные брюки и валенки; война заставила жить тяжелой фронтовой жизнью - недосыпать, недоедать, с утра до ночи слушать стоны раненых, видеть кровь дорогих сердцу людей, часто встречаться со смертью... Но даже и теперь, несмотря ни на что, Лена оставалась на удивление непосредственной, - именно это, вероятно, и делало ее необыкновенно красивой среди тех людей, которых Юргин видел вокруг себя за дни войны.