Михаил Бубеннов - Белая береза

- Чуяло мое сердце! - прошептал он дрожащим голосом. - Ох, чуяло! - И еще раз потряс головой.

Марийка подошла к телеге.

- Поехали, папаша!

- Эх, Андрюха, Андрюха! - завздыхал Ерофей Кузьмич и, бросив цигарку, направился к лошади.

Увидев на телеге две аккуратно свернутые плащ-палатки, Марийка сразу изменилась в лице...

- Это я тут... по пути... - смущенно подал голос Ерофей Кузьмич. Добро-то хорошее, не пропадать же...

Оторвав от свекра темный взгляд, Марийка обошла телегу и порывисто направилась к дороге. Ерофей Кузьмич, подбирая вожжи, окликнул ее:

- Манька, ты куда? Ты чего?

Марийка остановилась, ответила негромко:

- Поезжайте одни. Я пешком пойду.

Двигая ноздрями, Ерофей Кузьмич долго смотрел ей вслед. Когда полушалок Марийки замелькал над кустами, плюнул под ноги.

- Тьфу! Вот норовистая баба!

VI

К вечеру совсем занепогодило. Низко над потемневшей землей и лесами бесконечной чередой потянулись сумеречные тучи. Иногда ветер размашисто засевал землю то мелким дождем, то снежной крупкой.

До Ольховки Марийку подвез случайный проезжий беженец. Смеркалось, когда она, простившись с попутчиком, свернула с дороги и стала подниматься к своему огороду оврагом. Усталая, продрогшая, она с трудом шла тропинкой, белой от снежной крупки. И только подошла к своей бане, из дверей ее показался человек.

Марийка вскрикнула и попятилась.

Человек был в военной форме, но босый, без пояса и пилотки. И хотя уже спускались сумерки. Марийка разглядела его с одного взгляда: он очень молоденький, веселой светленькой породы, а лицо у него опухшее, в подтеках и ссадинах, и правый глаз - узенькая щелка на большой засиневшей опухоли. Открыв губы, паренек улыбнулся простенькой, доброй улыбкой и, заикаясь, сказал онемевшей Марийке шепотом:

- Н-не бойсь! Чего б-боишься?

Он зябко отряхнулся, вышел к тропе.

- Немца нету в де-деревне?

- Нету, нет, - еще дальше отступая, ответила Марийка.

- Да ты что б-боишься? Или не узнала?

- Батюшки! - тихонько ахнула Марийка. - Никак ты, Костя?

- К-конечно, я самый...

- Ой, напугал-то как! Чего ж ты тут?

- З-зови домой! - Костя переступил босыми ногами по крупке. - Видишь? Там расскажу. Эх, и холодина завернул! Вроде з-зимой запахло...

- Господи, ноги-то! Пошли!

- Вот з-з-за это спасибо!

- Погоди, а зачем картавишь так?

- К-контузило, - пояснил Костя. - А к-комбат у вас?

- Командир-то? У нас.

- Я... я так и знал. Ну, п-пошли скорее! Окоченел я. - Шагая следом за Марийкой, он сознался: - Я давно п-порываюсь зайти, да хозяина боюсь.

Марийка обернулась.

- Отчего же?

- Иди, иди! Не скажешь? Т-темноват он.

Возвращаясь в Ольховку, Ерофей Кузьмич поймал в небольшом придорожном леске доброго строевого коня светлой серой масти, - много их, распуганных войной, бродило без догляда в те дни. Этого коня Ерофей Кузьмич счел за божий дар и до сумерек хлопотал в сарае, готовя ему стойло. Но и в работе он не смог забыть о ссоре с Марийкой. "Вот чертово семя! - ругался он, думая о дерзкой и непокорной снохе. - Какую ведь смуту заводит в доме! И все не так, все не так! Что ни день - новая канитель. То из деревни тащила к дьяволу на рога... Тут опять этого... командира привела. Привела, а умом не подумала - зачем? Какая с него теперь польза? Только хлеб жрать? А заботы с ним сколь? А тут вовсе зря сбесилась. Ну, скажем, взял я эти палатки... Так чего ж тут такого? Сейчас такое время, что все сгодится в хозяйстве..."

Только Ерофей Кузьмич вернулся со двора, пришла Марийка. Вслед за ней на пороге показался окоченевший от холода, избитый Костя. Ерофей Кузьмич так я остолбенел от нового лиха. Большого труда стоило ему сдержать свой гнев. Не отвечая на приветствие, он проводил Костю взглядом до дверей горницы, где лежал Лозневой, а затем, дыша тяжко и гневно, бросил снохе через плечо:

- Все? Или еще будут?

В горнице раздался крик Лозневого. Увидев Костю, он начал подниматься, сбрасывать с себя одеяло.

- Костя, и ты? И ты здесь?

В раскрытых дверях горницы стояли Алевтина Васильевна, Марийка и Васятка, с любопытством наблюдая за встречей. Костя взглянул на них здоровым левым глазом и, виновато улыбаясь, показал на свои грязные ноги:

- Наслежу я вам...

- Иди, иди! - разрешила хозяйка.

- Костя, дорогой, да как ты?

Костя обтер ладонью мокрое, опухшее лицо. На левой, скуле у него была особенно большая ссадина - будто дернули по ней теркой.

- Что вы, т-товарищ старший лейтенант! - сказал он, направляясь к кровати. - Да разве я м-могу оставить вас? Как я опознал вас в к-колонне, так и сказал: теперь вместе! От к-комбата я ни шагу!

Он присел на сундук у кровати, прикрытый цветистой дерюжкой. Улыбаясь привычной юношеской улыбочкой, сказал:

- Ну и дал, к-конечно, тягу... прошлой ночью...

Костя так был рад встрече с командиром, что теперь пережитое казалось ему только забавным. Обо всем он рассказывал со смехом, - так все плохое прошлое отступает перед настоящим, если это настоящее радостно, как весенний рассвет.

Не меньше радовался встрече и Лознезой. За одни сутки, пока лежал в лопуховском доме, он понял, что одному ему будет трудно жить среди чужих людей. И вот неожиданно пришел свой человек, его вестовой. Хотя он и знал Костю не больше недели, но все же знал, а это очень важно для теперешней совместной жизни. К тому же это был человек, который привык безответно подчиняться его воле и, по роду своей службы, относиться к нему особенно заботливо и почтительно. Теперь это имело значение не меньше, чем прежде. Поэтому Лозневой, выслушав рассказ вестового о побеге, похвалил его от всего сердца.

- Ах, молодец ты. Костя! Вот молодчина! Ну, теперь нам легче! Как говорят в народе? Одна головня и в печи тухнет, а две - и в поле курятся.

- А вы уже слышите? - вдруг спросил Костя. - Все прошло?

Лозневой смутился, ответил негромко:

- Все, Костя, все!

- Быстро отлегло! А я сначала вроде ничего, а потом уж на язык п-повлияло...

- Обожди, Костя, ведь ты дрожишь весь!

- П-промерз, холодина вон какой!

Марийка вошла в горницу, распорядилась.

- Лезь сюда! - показала за подтопку. - Грейся! Наговоритесь после. Задубели у тебя ноги-то! Грейся, сейчас самовар будет.

Костя скрылся за подтопкой, а Лозневой поблагодарил Марийку:

- А вам от меня большое спасибо за Костю. Очень хорошо, что вы его приняли!

...Костя был родом из-под Елабуги на Каме. В армии он служил около двух лет. Не начнись война, он этой осенью вернулся бы домой. Смекалистый, расторопный и ловкий, он был незаменимым вестовым. Все командиры в батальоне знали и любили его. И Костя в любое время готов был броситься в огонь и воду за эту любовь. Как и всем солдатам, Косте не нравился комбат. Но Костя заставил себя уважать Лозневого. Он привык верить командирам беззаветно, выполнять их приказы безоговорочно, заботиться о них везде и всюду и, если потребуется, не щадить себя для спасения их жизни. В этом он видел основу суровой и справедливой воинской дисциплины.