Михаил Бубеннов - Белая береза

Глазом знатока Квейс осмотрел Черню - он медленно поворачивался животом на запад. Указав на Лозневого, спросил:

- Он вешал, да?

- Он, он, как же!

Лозневой стоял, с усилием сдерживая дрожь.

- Хорошо вешал! - похвалил Квейс. - Я видал. Быстро! Он может вешат ошен хорошо!

Ерофей Кузьмич понял, что беду пронесло, и предложил:

- Господин комендант, пожалуйте в дом! Чем богаты, тем и рады. Шнап этот... есть. Гут шнап!

- О, шнапс! - сказал Квейс и шагнул в калитку.

Поднимаясь на крыльцо, Ерофей Кузьмич увидел над дверью узелок, в котором был завязан стебель петрова креста. Он вздохнул, торопливо прочитал про себя случайный отрывок какой-то молитвы и переступил порог в сенцы.

XXI

К полудню все собаки были повешены.

Ольховцы считали, что если есть на дворе собака, - это настоящий двор, а без нее - нежилое, дикое место.

И вдруг собак не стало.

Замерли дворы. Страшно было коротать длинную осеннюю ночь: все казалось, что кто-то стучит в ворота, бродит по двору, лезет в хлев, скребется в сени... Все ольховцы испытывали одно тяжкое чувство: будто они, повесив собак, перестали быть хозяевами своих усадеб, своего двора и всей своей судьбы.

...Дом правления колхоза немцы заняли для комендатуры, а соседний дом уехавших Орешкиных - для жилья. Немцы срубили посреди деревни несколько молодых, тонкоствольных берез, - над деревней сразу поубавилось мягкого радостного света. Из берез немцы приготовили длинные слеги и, не очищая их от бересты, огородили оба дома. Из березовых вершинок был сделан проход до дверей комендатуры, - сразу около них, сгорбясь, защищая лицо от ветра, встал часовой с автоматом.

Что делалось в домах, где поселились немцы, никто из ольховцев не знал. Все беспокоились за судьбу Яши Кудрявого и гадали:

- Умер, должно, сердешный...

- Умер, так отдали бы хоронить.

- Может, лечат? Один-то у них никак доктор?

- Может, и лечат, раз доктор у них...

На второй день комендант Квейс не показывался и даже не вызывал Ерофея Кузьмича: был болен после русского самодельного шнапса. У дверей комендатуры менялись часовые. Немцы молча возились у повозок на занятых дворах, у колодцев, носили в дома дрова. Из труб все время, не стихая, валил дым. Ольховцы поглядывали на дома, занятые немцами, и ругались:

- У-у, черти немые!

- Хоть бы сказали что про Яшу-то...

Когда комендант Квейс начал немного оправляться от тяжелого похмелья, доктор Реде пригласил его в свою комнату. Был вечер. Окна комнаты были плотно закрыты черной маскировочной бумагой. На столе на разных банках теплились в маленьких круглых плошках, залитых вонючим жиром, хилые огоньки.

- Дорогой Квейс, - сказал доктор Реде, - завтра я уезжаю.

- Так скоро?

- Эту поездку с вами, - продолжал Реде, поправляя на носу пенсне, несмотря на разные трудности в пути, я считаю совершенно исключительной. Мне удалось достать здесь чрезвычайно интересный, очень важный материал для моей новой книги.

Квейс еще плохо соображал после похмелья. Водя бесцветными глазами по огням, он переспросил:

- Для книги?

- Да, - сказал Реде. - Вы ведь знаете, что я оставил свой прекрасный кабинет в Страсбурге и, выполняя поручение профессора Хирта, поехал вместе с армией, чтобы собрать как можно больше материалов для своей новой книги. В ней я очень убедительно доказываю превосходство немецкой расы над всеми остальными расами и, в частности, над славянами, которые самой природой обречены на то, чтобы частью вымереть в ближайшее время, а частью - стать нашими рабами...

- Да, я слышал, - ответил Квейс. - Это должна быть чудесная книга. И вам уже удалось получить для нее здесь важный материал?

- Сейчас покажу, дорогой Квейс.

Доктор Реде молча открыл чемодан, и Квейс, взглянув, обомлел: чемодан доверху был наполнен человеческими черепами и костями, еще сверкающими белизной. Доктор Реде осторожно вытащил из чемодана небольшой череп, положил его на стол между двух огней.

- Я не понимаю, - тревожно сказал Квейс.

- Это череп Якова Кудрявого, - сообщил Реде, - заместителя председателя здешнего колхоза, большевика. Он будет в Страсбурге, в музее нашего общества по изучению явлений наследственности*.

_______________

* В Страсбурге, под руководством профессора университета Хирта,

гауптштурмфюрера, директора одного из отделов "Института

военно-исследовательской работы", в управлении по вопросам

наследственности составлялась, по поручению Гиммлера, коллекция

скелетов и черепов всех рас и народов. Об этой "научной работе"

гитлеровцев стало известно на Нюрнбергском процессе.

- Он? - изумился Квейс.

- Это типичный представитель русской нации, обреченной на вырождение, - продолжал доктор Реде. - Обратите внимание! - Он дотронулся рукой до черепа. - Все строение черепа очень хорошо показывает, как было низко умственное развитие этого представителя русской нации. В результате смешения крови русские племена уже выродились, по сути дела, в идиотов, которых можно использовать лишь как рабочий скот, а большая часть их просто опасна для нового общества, которое создается нами в Европе. Вы понимаете?

- Я понимаю, - склонился Квейс.

В глазах коменданта все еще не просветлело. Он смотрел на стол, и ему виделось огромное пространство, по которому были раскиданы большие груды железа, множество черепов и всюду пылали, пылали огни...

XXII

На другой день в Ольховке произошло новое событие, какого не случалось в ней никогда, даже в худшие времена ее многовековой жизни.

Ерофей Кузьмич держался одного решения: жить тихо и незаметно, как живут, скажем, летучие мыши. "Они ведь как живут? - размышлял он про себя. - Наступило непогожее время - залегли, замерли; подошло лето ожили. Да и летом только по ночам вылетают на промысел. Вот как живут! До чего умные твари!" Поведение немцев в деревне не понравилось Ерофею Кузьмичу с первого дня: он всей душой почувствовал, что они в самом деле жестоки и беспощадны и, пока находятся здесь, от них можно ожидать любых злодеяний. И поэтому Ерофей Кузьмич хотя и стал под нажимом Квейса старостой, но втайне решил всеми мерами избегать этой службы. Пользы от нее никакой, а беду нажить легко. Узнав, что Костя ушел куда-то в леса, где есть партизаны, Ерофей Кузьмич понял, что надо быть особенно настороже: если они проведают о его усердии на немецкой службе - не сносить ему головы. Вот почему Ерофей Кузьмич решил никогда не являться в комендатуру без вызова, а все дела по должности, пока не удастся избавиться от нее, справлять так, чтобы вся деревня знала, что лично он не желает ей никакого вреда.

Когда его вызвали в комендатуру, он высказал семье свое предположение:

- Может, отъезжать собрались?

- Да унесли б их черти! - ответила жена.