Людмила Бубнова - Стрела Голявкина

Людмила Бубнова

Стрела Голявкина

Журнальный вариант

Цена

1

К славе надо стремиться целенаправленно, торопиться, пока жив-здоров, заботиться, чтобы, не дай бог, не прошли мимо, не забыли, не опередили, напоминать о себе беспрерывно...

А он?..

Я встретила на улице Бориса Алмазова, талантливого, толкового, всегда открытого к разговору.

- Голявкин - чуть ли не единственный настоящий писатель начиная с шестидесятых. "Добрый папа", "Полосы на окнах", "Ты приходи к нам, приходи" - литература мирового масштаба, - говорит Алмазов.

Я не привыкла к столь открытым высказываниям, не верю своим ушам: вдруг он говорит мне просто приятные слова?

- А ты почем знаешь? Писатели ведь друг друга не читают.

- Я все читаю! - утверждает Алмазов. - А которые настойчиво считали себя первыми - элементарные снобы, видно в каждой строчке.

Я пересказала разговор Голявкину.

- Как ты относишься к таким словам? - спрашиваю. - Вдруг он лукавит?

- Хорошо отношусь, - говорит Голявкин. - Я сам так же считал, когда писал...

Вот, оказывается, какое уверенное тщеславие хранится в молчании! Но этот писатель, как ни странно, сам сторонится своей славы. Будто боится: за то, что раз публично похвалят, определенным образом придется благодарить всю жизнь. Он все время, я замечала, уходит с общественной арены в скудное пространство своей квартиры, будто прячется в лоне семьи. И пишет пером или кистью. Дом у нас - основное рабочее место днем и ночью: мы отдыха не знаем, стол и пол засыпаны бумагами, завалены красками, стены завешаны и заставлены холстами (не шкафами, не мягкими креслами и диванами - у нас все это не помещается, совершенно некуда ставить).

Однажды на писательском собрании его случайно выбрали членом правления. На заседании правления представитель обкома по идеологической работе предложил кандидатуру на пост председателя. И все единогласно за нее проголосовали. Кроме Голявкина. Именно безоговорочное согласие его покоробило. Он ушел с заседания и больше ни на одно не ходил.

Он думал, наивный, что ценить его должны за творчество, а не за другую деятельность.

2

Мне обидно, что он недооценен.

Я видела: среди множества писателей он чуть не единственный имеет в литературе свой неповторимый стиль. Разве такое не ценно? Должно быть ценно, уже потому, что редко.

Удивительное дело: среди целого сонма балбесов - его родни, моей семьи, кучи родственников, массы соседей - только один человек сумел стать писателем и художником с академическим образованием. Кстати, с высшим образованием среди родственной толпы найдется не один. Но занимаются все, по-моему, только собственным обменом веществ - таков у них темперамент.

Я видела, что он и среди своих один. А один человек, как мы узнали от Хемингуэя, "не может ни черта". Кроме меня, ему некому было помочь, и я всегда была с ним солидарна.

3

Подросток сын, созерцая домашнюю обстановку, живя и страдая в ней изо дня в день, наконец однажды недобро сказал:

- Вы все время работаете, а настолько нищие, что у вас нечего даже украсть.

- Картины и книги - большое духовное богатство, - защищалась я.

- Сколько стоит?

- Со временем должно стоить миллионы.

- Когда? Никто же не видит...

- Может, лет через сто.

- Может, через двести?

- Может, через тысячу, я точно не знаю.

- Значит - никогда!

- Сейчас нам некогда. Видишь, работаем. Не переживай: ты не голоден, одет. Беспокоиться тебе не стоит, - объясняла я отсутствие достатка в семье.

4

Пока сборник "взрослой" прозы ждал выхода в свет, шла беспрерывная работа для детей: много сил и времени отнимала прекрасная сфера - детская литература. Там выходили книга за книгой, Голявкин становился хрестоматийным автором.

А сборник "взрослой" прозы в конце концов все же вышел, но не скоро. К тому времени в активную взрослую жизнь вошли новые поколения, для них "взрослое" творчество этого писателя звучало уже отдаленно. Задержка оборачивалась пресловутой недооценкой. Идеологическим службам именно того и надо было.

5

- Недооценен - это не совсем точно, - уточняет литературный редактор. Дети принимали Голявкина на встречах очень хорошо. Детский - он всегда был оценен. Что напишет, то и напечатают. Никогда не было, чтобы Голявкина отклонили. В этом смысле нельзя сказать, что он гонимый. Так уж совсем жаловаться - неверно. Но тем не менее к его рассказам, которые он писал тогда, надо привыкнуть, с ходу не скажешь, что это великолепно. Но подготовленный читатель, со вкусом, сразу принимает...

- Как же можно привыкнуть, если в течение сорока с лишним лет всего три-четыре сборника "взрослой" прозы? Слишком мало. Десять лет ждала своего выхода в свет первая книжка. Детским его держат специально, чтобы "взрослым" не стал.

6

Была история о прорыве к массовому читателю, может быть, еще не забытая оставшимися в живых шестидесятниками.

В конце 1981 года журнал "Аврора" предоставил страницы двенадцатого номера жанру рассказа. Голявкин только что написал новый короткий рассказ. Но одного маленького рассказа для публикации мне лично казалось мало. И я достаю из письменного стола написанный в начале шестидесятых рассказик, буквально в одну страничку, который все время считали острым и никуда не брали в печать. Автор уже и сам никуда не пытался его "протолкнуть": как бы чего не вышло, из-за какого-то рассказа совсем не дадут работать.

- Прошло чуть не четверть века, неужели все еще напечатать нельзя? спрашиваю я.

- Не надо! - сурово сжав губы, говорит Голявкин.

- Ну почему же, почему?.. - Я начинаю спорить, высказывать соображения.

Он молча смотрит на мою суету.

Я перепечатываю текст с дешевой пожелтевшей бумаги на новую, сверкающую белизной. Скрепляю вместе два рассказа и захожу к главному редактору "Авроры" Глебу Горышину. Меня уже знали, я заменяла, по возможности, Голявкина, поскольку работала с ним с самого начала творческого пути.

Горышин берет в руки рассказы, листает и сразу замечает:

- "Юбилейная речь" - это же старый рассказ, я давно его знаю. Разве он нигде не напечатан?

Надо сказать, что первые рассказы Голявкина давно "ходили по рукам", их знали наизусть те, кому было надо, они смотрели на Голявкина как на оракула.

- Конечно, старый, - говорю я. - Но его все время отбрасывают. Сколько лет прошло, а все отбрасывают, отбрасывают. Мне нравится рассказ, ну что в нем острого?

- Ладно, посмотрим, - решает Горышин.

Проходит время, журнал "Аврора" выходит в свет. Я слышу обзор журнала по радио. И вроде хвалят Голявкина, читают его рассказ. Но не "Юбилейную речь", а другой, новый. Мне казалось, должно быть наоборот. У меня закрадывается подозрение: снова, что ли, отбросили "Юбилейную речь"? Покупаю номер, смотрю: нет, не отбросили.