Ксения Букша - Дом, который построим мы

- Я видела Веселуху, - сказала плантаторша. - Это золотой человек. Работать с ним - одно удовольствие. Мало кому так везет. Если вы будете жрать водку вместо того, чтобы работать, я вас всех уволю и наберу новых.

- Так новые будут трезвые, Алиска, - подал голос один из рабов, - а мы по крайности опытные.

Алиса повернула острый носик и увидела Веселуху опять: он стоял на поле, на стерне, подернутой морозом, весь покорный, а руки прятал за спиной, но по тени было видно, что в руках у директора ровно тринадцать роз. Прощай, карьера, - подумала Алиса, и, не теряя ни минуты, вылетела в трубу на метле. Зима была у ворот. Лес стоял прозрачный, сухие, почерневшие от дождей травы стояли по обочинам дорог.

- Даже птичка не срет в гнезде, - бормотала Алиса, развивая космическую скорость, - все-таки мужчины идиоты. Компрометировать! Подлец!

- Ты еще скажи - "сволочь", - посоветовал Веселуха с земли.

Он сидел у черного лесного ручья, прикрывая веником ботинки. Алиса резко развернулась и полетела прочь; Веселуха задумчиво смотрел ей вслед, она не оборачивалась. Алиса взяла курс вверх, в выцветшее небо; дышать становилось все труднее. Наконец, Веселуха потерял ее из виду. Там, под облаками, неожиданно пошел мелкий безобидный дождик, больше похожий на легкий снег, тающий у самой земли. Лес был тих. Алиса остановилась, захлебываясь. Воздух на этой высоте был так густ, что его можно было бы резать на ломтики. В отчаянии Алиса сломала свою метелку и полетела вниз, сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее. Она пробила головой облака и рухнула прямо на руки Яну Владиславовичу. Розы скрыли их поцелуй.

- Дайте мне подумать, - попросила Алиса.

- Что тут думать в этих делах? - удивился Веселуха. - Женщине мысли не к лицу.

- Да? А как же я на вас работаю?

- Вкус, - сказал Веселуха, - прирожденные таланты...

Алиса грустно рассмеялась.

- Меня уже пять раз перекупали разные конторы. Я шантажистка, стерва и, если строго, проститутка. Я сливала информацию. Воровала.

- Кушать было нечего? - удивился Веселуха.

- Нет, - Алиса согнулась и поправила юбку, Веселуха погладил ее ножку. - По-крупному воровала. Жульничала в карты. Просила помощи у нечистой силы.

- Вот это нехорошо, - не одобрил Веселуха.

- Моей жизнью, - продолжала Алиса, - управляет расчет и инстинкты. Расчет, направленный на удовлетворение инстинктов. И еще, я увольняюсь от вас. Если я не уволюсь, я застрелюсь. Потому что продавать еще и это - свыше моих сил. Я желаю всю жизнь быть независимым человеком и не жить ради других. Вам, с вашим взглядом на женщину, этого не понять...

Веселуха поморщился и прервал ее движением руки. Он указал ей на черный незамерзший поток, который вился по лесу. В нем, как соломинки в коктейле, лежали серые сухие осинки, и выцветшие листья крутились в водоворотах.

- Вы говорите что-то невероятное, - сказал Веселуха весьма спокойно. Вон все вокруг уже успокоилось, скоро снег будет. А у вас март на душе, сквозняки, солнце из-за туч. Не сезон, Алиса. Простите.

Он подал ей руку; они встали и пошли из леса, следуя линиям электропередачи.

- Вы говорите таким учительским тоном.

- Вы поглупели от любви и стали такой, какой и должна быть женщина.

- Вы развлекаетесь.

- Вы сами себе придумываете безвыходные ситуации.

- Вы...

Они уже шли по полю; Алиса взглянула на лес: небо над ним было полосами, розовой, сиреневой и серой, выглядело это эффектно; потом Алиса поглядела на Веселуху. Да он мне подыгрывает, подумала она, тая, как масло на солнце. Веселуха тоже расплывался.

- Ну, пойдемте, что ли, в кабак какой, - смирилась Алиса. - Там обсудим.

Они дошли до железнодорожной станции; там был кабак, хотя и совершенно без изысков, просто бетонный сарай без окон, в котором висели елочные фонарики, и стояла продавщица за стойкой из свежего дерева.

- Ну, - сказала Алиса, глядя, как Веселуха курит, медленно затягиваясь, - давайте обсудим!

Но Веселуха не хотел говорить. Он сыграл бы, да гитары с собой не было, и ассортимент напитков был небогат; а лиц не было видно в полумраке. Оставалось одно.

- Давайте лучше станцуем, - предложил Веселуха.

- В уме ли вы, - возмутилась Алиса.

- Да, в уме, - усмехнулся Веселуха. - Хотя и без ума от вас.

- Наверно, это я сдурела, - нервно рассмеялась Алиса.

Они встали. С торжественным грохотом упали две отскобленные лавки. Они встали, и Веселуха подал ей руку, тоже очень торжественно.

- Я не умею, - хрюкнула Алиса.

- Джаз, - шепнул Веселуха, - вы танцуете точно так же, как и все остальные танцы. В джазе главное - синкопы. По сути, это та же мазурка, только развязнее и ближе друг к другу. Нда... не бальная мазурка из девятнадцатого века, а та, которую плясали еще... к примеру... при легендарном короле Казимире...

Веселуха щелкнул пальцами, полилась музыка, и они пошли выделываться; круль Казимеж упал бы в обморок, или отдал бы им всю Литву за такой джаз. Первый русский джазмен Владимир Маяковский задушил бы их в объятиях. Продавщица и трактористы хлопали и посмеивались, глядя на то, как Веселуха хлопал Алису по тугой попке, и как она, наученная инстинктом, прилегала к его мощной груди. Была какая-то правда в их движениях, какое-то "как следует", "наконец-то" и "напоследок".

- Это стихия, - иронически бормотала Алиса в полупустом вагоне, положив голову на Веселухину грудь. - Это разврат.

- Это не разврат, - возразил Веселуха.

- Со мной - все разврат, - отрезала Алиса и уснула.

"А со мной - ничего не разврат", - подумалось Веселухе.

Утром пошел снег. Сначала он шел понемножку, задувал, заметал, и был весь такой морозный, мелкий, сухой, как мука. Но небо выцвело, и хлопья стали слипаться.

Чем моя любовь к Веселухе отличается от любви общей? - такой вопрос задала себе Алиса. Этот вопрос был очень важен для нее как для имиджмейкера, как для творца положительного образа. В конце концов, они любят только образ, а я люблю человека, думала Алиса. Я не приближаю к ним этого человека максимально, чтобы они могли его понюхать. Нет, нет. Я заменяю его образом, как "коммунизм" заменяется серпом и молотом. Вот он в профиль и анфас. С упрощениями, необходимыми для понимания. Второстепенное откладывается, неуместное замалчивается. Людей много, "образов" гораздо меньше; так я свожу данного конкретного Яна Владиславовича к какому-то из них - разному для разных групп людей.

И как только Алиса говорит: "Люди слушаются его", как тут же выплывает интерьер "хай-тек", режим дня, авто, нож, часы и все атрибуты "настоящего мужчины", у него пристальный взгляд и легкая небритость, как сейчас модно, он похож на справедливого чиновника, он - идеальный бюрократ, и это уже вранье. Нет, поправляет себя Алиса, лучше так: люди слушаются его с удовольствием, он обаятелен. И тут же заносит в сторону учтивости, предупредительности, компромиссности - вранье опять. Нет: пускай люди слушаются его с удовольствием, потому что он сам - интересная личность, творческая... Но тут противоречие; Алиса думает минутку и начинает с другого края.