Ксения Букша - Дом, который построим мы

- Напиться, - выбрал Веселуха из предложенного. - Что-то мне не пьется допьяна в последнее время! Сколько ни потребляю - все не допьяна. Ужасно.

Алиса перевернулась на спину:

- Это я не хочу, чтобы ты пил. Почему у тебя дурные предчувствия? Или, вернее, почему ты делаешь странные выводы - что ты должен делать что-то другое, как-то мешать развитию событий? А не боишься вместе с бурьяном картошку вытащить?

- Не боюсь. Мне просто сил не хватает. Кто-то, - сказал Веселуха, увлек меня... уволок и потащил, куда хочет. Скорее всего - судьба. Мне это не нравится. Я к судьбе в любовники не просился. Не осознав всей меры ответственности...

Красное за окном гнило и гасло, увязало и чернело; на снегах лежала фиолетовая и черная пелена, фонари горели лишь по углам, мертвая тишь воцарилась в преображенном Петербурге: усталые граждане спали по домам.

- Скажите пожалуйста, ему все само в рот падает, а он сопротивляется, сказала Алиса сонно.

Прореха черная в красном небе, и в прорехе - звезда.

- Человеку подарков не дарят; человеку в кредит дают. Меня уже до полусмерти заинвестировали. Я уже на человека не похож - вот как.

Алиса посмотрела: действительно, на фоне призрачного света из окна Веселуха был больше похож на тень, на силуэт, на монумент - только блеск волос, - удрученный, груженый, как баржа с яблоками.

- Сыграй мне, Веселуха, - попросила Алиса в потемках.

Гитара висела на стене, отливала вишневым блеском, струны ее были аппетитно натянуты; Веселуха снял ее, осторожно присел на край кровати, взял первые три аккорда - и, вздохнув, повесил обратно.

- Не вытанцовывается, - сказал он. - Нет.

Утро выводило ночь из сугробов. Солнце грело, по серединам улиц бежали ручьи, снежные шумные горы были свалены и таяли, снег сбрасывали с крыш, тарахтели сосульки. Наступило прощеное воскресенье, и по лесам проступили весенние запахи. Преображенный Петербург ожидал приезда его высокопревосходительства Президента России Тугина.

А тот уже сидел в самолете, выглядывая из-за голубой занавески, и, затаив дыхание, взирал, как близится земля. Машины блестели на стоянках вымытыми крышами, снега были необыкновенно белы и свежи, и лились ручьями нежные огуречные запахи корюшки.

- Как меня встретит Родина? - с усмешкой пошутил он Фергу, сидевшему рядом. - Я давно здесь не был!

Толпа, волнуясь, наблюдала за тем, как подали трап. Милиционеры в памперсах замерли по сторонам расчищенной дороги, - вперед вышли Веселуха, Рябинин и губернатор. Сердце у губернатора совестливо билось: он, признаться, побаивался Тугина и его справедливости. Президент слетел по трапу, пожал руки губернатору, Веселухе внимательно заглянул в глаза, сделал шаг вперед - и замер.

Город, раскинувшийся внизу, под холмом, был чудо как хорош. Блестели шпили Адмиралтейства и Петропавловки; по высоким тугим мостам волнами ходили машины. В заснеженных реках солнце прогрело черные проруби. Нарядные люди приветствовали Президента поклонами.

- О! - воскликнул Тугин, вдыхая свежий ветер. - Господа, вы на славу поработали!

Оценив шутку, губернатор и чиновники засмеялись, а Веселуха понял, что президент хотел сказать что-то более возвышенное, но постеснялся. Краска играла у Тугина на щеках; он был поражен и смущен. Веселуха держался несколько в стороне, почтительно кланяясь вместе со всеми - в пояс.

И летели машины по Московскому сквозь пять ворот, украшенных лавровыми венками, и под каждыми воротами Тугин слегка пригибался, хоть и был невысокого роста: он хотел этим показать, что он-то проедет, а вот чин его чин властителя великой державы - может и не пройти.

- Блеф, говоришь, Ферг? - вполголоса обратился Тугин к своему советнику, заметив его иронические усмешки. - А вот полюбуйся-ка на это; это не блеф, это Веселуха с губернатором весь Питер вот так отделали! Впрочем, нет, - Тугин протер глаза, - мне не верится! А ну как все это потемкинские деревни? Эй, останавливай!

- Никак нет, не велено, - испугался шофер.

- Тормози, тебе твой главнокомандующий приказывает.

Шофер затормозил. Весь кортеж затормозил, да так, что кое-кто чуть в лобовое стекло носом не въехал. Губернатор понял, в чем дело, щеки его покраснели, как морковка.

- Ой, Ян Владиславович! - перепугался он. - А вдруг да чего не так?

Веселуха не ответил ему: он видел, как Тугин выскочил из машины, как легким шагом подошел к стене, посмотрел на дорогу. Нигде не было ни пятнышка, и новенькие ограждения вдоль дороги сияли каждым завитком. Тогда Тугин знаком велел всем выйти из машин (собравшийся народ весело приветствовал своего Президента), подозвал Веселуху и сказал ему, кося взглядом по углам по своей привычке:

- Э-э... Ян Владиславович. Я... рад, что в России не перевелись такие люди как вы. В вас есть гений, и я вам завидую.

Тугин всегда говорил на людях только то, что мог бы сказать человеку и лично, отчего все его обращения приобретали интимный, хотя и чуть слишком сентиментальный тон. Может быть, это было потому, что президент довольно долго жил в Германии.

- Спасибо, - сказал Веселуха, - за доверие, надеюсь употребить свой гений на благо Родины и вас, Владимир Борисович.

После чего Тугин призвал Ферга, снял с него орден (другого такого ордена под рукой не оказалось, да больше в России и не было кавалеров этого ордена), и перевесил его на Веселуху. Ян Владиславович покраснел и чуть не опустился на колени, как посвящаемый в рыцари, но удержался.

- Я просто не знаю, как еще выразить свое почтение, - вполголоса и взволнованно пробормотал Тугин. - Ей-Богу, в наше время, когда...

На этом Тугин махнул рукой, усмехнулся опять, сел поскорее в свою машину, чиновники тоже спешно расселись, и кортеж свистнул дальше. Вся импровизация заняла не более трех минут.

А дорога была уже усыпана цветами, транспаранты были натянуты через дорогу, и на них были не реклама и даже не приветствия государю, а просто слова: "Масленица, весна", - больше ничего. Но эти слова и были приветствием, и рекламой они же были в полной мере. Цыгане и таджики разоделись в лучшее, от блинов и пирогов шел пар. Въехали в центр города, где машинам ездить было уже нельзя, и все пересели в санный поезд: тут-то началось веселье! Тугин глядел на Родину влюбленными глазами. Костры горели на перекрестках, веселый народ вывалил праздновать и смотреть на Президента, губернатора и (не в последнюю очередь) на Веселуху.

- Вот они! - восхищенно кричали женщины. - Ой, смотрите!

Сытые кони встали у высокого крыльца; все другие, кто не ездил встречать в аэропорт, вышли кланяться Тугину. Президент взошел быстрее всех; он был заметно взволнован и поражен, но вел себя, как обычно. За ним тенью следовал Ферг. Веселуха, как мы уже упомянули, держался в отдалении. Здесь нахлынули на Тугина журналисты, и он был принужден сказать несколько слов в их микрофоны.