Михаил Булгаков - Адам и Ева

посылку отвезти. Ева. Адам, Адам, держи его... Дараган (прячет бонбоньерку, слабеет, садится, говорит строго). Почему город

горит? Адам. Трамваи еще час ходили, давили друг друга, и автомобили с мертвыми

шоферами. Бензин горел! Дараган. Как вы уцелели? Адам. Профессор просветил нас лучом, после которого организм не всасывает

никакого газа. Дараган (приподнимаясь). Государственный изменник! Ева. Что вы, что вы, Дараган! Дараган. Дай-ка револьвер! Адам. Не дам. Дараган. Что? (Пошарив, снимает с внешнего костюма бомбу с рукоятью.) К

ответу, к ответу профессора Ефросимова! Я в тот вечер догадался, что он

изобрел! И вот: сколько бы людей ни осталось в Ленинграде, вы двое

будете свидетелями того, как профессор Ефросимов отвечал Дарагану!

Кажись, он злодей! Ефросимов (шевельнувшись). Что такое? Дараган. Не сближайтесь! Сейчас узнаем. Но если что неладное узнаю, вы

выходите из магазина! Почему ваш аппарат не был сдан вовремя

государству? Ефросимов (вяло). Не понимаю вопроса. Что значит - вовремя? Дараган. Отвечаать! Ева. Адам! Адам? Да что же ты смотришь? Профессор, что же вы молчите? Адам. Я запрещаю! Приказываю положить бомбу. Дараган. Кто ты таков, чтоб запрещать мне? Адам. Я - первый человек, уцелевший в Ленинграде, партиец Адам Красовский

принял на себя власть в Ленинграде, и дело это я уже разобрал. Запрещаю

нападать на Ефросимова! А вы, профессор, скажите ему, чтобы его

успокоить. Ефросимов. Он меня... Как это... испугал... Ева. Вы испугали его. Ефросимов. Открытие я сделал первого мая и узнал, что я вывел из строя все

отравляющие вещества - их можно было сдавать в сарай. Животная клетка

не только не поглощала после просвечивания никакого отравляющего

вещества, но более того - если даже организм был отравлен, живое

существо еще можно было спасти, если только оно не умерло. Тогда я

понял, что не будет газовой войны. Я просветил себя. Но только

пятнадцатого утром мастер принес мне коробку, куда я вмонтировал

раствор перманганата в стеклах и поляризованный луч. Я вышел на улицу и

к вечеру был у Адама. А через час после моего прихода был отравлен

Ленинград. Дараган. Но вы хотели этот луч отдать за границу? Ефросимов. Я могу хотеть все, что я хочу. Дараган (ложась). Послушай, Адам, что говорит специалист. Я ослабел. Меня

пронизывает дрожь... А между тем я должен встать и лететь... Но

оперение мое, оперение мое! Цело ли оно? Кости мои разломаны! Но внутри

я уже больше не горю. Но как же, как же так? Мы же встретили их

эскадрилью над Кронштадтом и разнесли ее... Адам (наклоняясь к Дарагану). Дараган, это были не те. Те прошли в

стратосфере, выше. Дараган. Ну, ладно... Я полечу... Я полечу. Ефросимов. Вы никуда не полетите, истребитель! Да и незачем вам лететь!..

Все кончено... Дараган. Чем кончено?! Я хочу знать, чем это кончено! И знаю, чем это

тончится. Молчите! Ефросимов. Не только лететь, но вам нельзя даже сидеть... Вы будете лежать,

истребитель, долго, если не хотите погибнуть. Дараган. Возле меня никогда не было женщины, я хотел бы лежать в чистой

постели и чтобы чай с лимоном стоял на стуле. Я болен!.. А отлежавшись,

я поднимусь на шесть тысяч, под самый потолок, и на закате... (Адаму.)

Москва? Адам. Москва молчит! Ева. И мы слышим только обрывки музыки и несвязные слова на разных языках!

Воюют во всех странах. Между собой. Адам. На рассвете мы сделали пятьдесят километров на машине и видели только

трупы и осколки стеклянной бомбы, а Ефросимов говорит, что в ней

бациллы чумы. Дараган. Здорово! Но больше слушать не хочу. Ничего не говорите мне больше!

(Пауза. Указывая на Адама.) Пусть он распоряжается, и я подчиняюсь ему. Адам. Ева, помоги мне поднять его.

Поднимают Дарагана. Ева подхватывает узел.

Дараган. Куда? Адам. В леса. За бензином. Дараган. И за самолетом! Адам. Ну, ладно, едем. Может быть, проберемся на аэродром. Потом вернемся

сюда, чтобы взять мелочь. И вон! А то мы вовсе не вывернемся!..

Уходят.

Долгая пауза. Слышно, как застучала машина и ушла. Через

некоторое время в магазин вбегает Пончик-Непобеда.

Пиджак на нем разорван. Он в грязи.

Пончик (в безумии). Самое главное - сохранить ум и не думать и не ломать

голову над тем, почему я остался жить один. Господи! Господи!

(Крестится.) Прости меня за то, что я сотрудничал в "Безбожнике".

Прости, дорогой Господи! Перед людьми я мог бы отпереться, так как

подписывался псевдонимом, но тебе не совру - это был именно я! Я

сотрудничал в "Безбожнике" по легкомыслию. Скажу тебе одному. Господи,

что я верующий человек до мозга костей и ненавижу коммунизм. И даю тебе

обещание перед лицом мертвых, если ты научишь меня, как уйти из города

и сохранить жизнь, - я... (Вынимает рукопись.) Матерь Божия, но на

колхозы ты не в претензии?.. Ну что особенного? Ну, мужики были

порознь, ну, а теперь будут вместе. Какая разница, Господи? Не пропадут

они, окаянные! Воззри, о Господи, на погибающего раба твоего

Пончика-Непобеду, спаси его! Я православный. Господи, и дед мой служил

в консистории. (Поднимается с колен.) Что ж это со мной? я кажется,

свихнулся со страху, признаюсь в этом. (Вскрикивает.) Не сводите меня с

ума! Чего я ищу? Хоть бы один человек, который научил бы...

Слышен слабый дальний крик Маркизова: "Помогите!.."

Не может быть! Это мерещится мне! Нет живых в Ленинграде!

Маркизов вползает в магазин. За спиной у него котомка,

одна нога обнажена, и видно, что ступня покрыта язвами.

Маркизов. Вот, дотащился... Здесь и помру... Мне больно! Я обливаюсь

слезами, а помочь мне некому, гниет нога! Всех убили сразу, а меня с

мучениями. А за что? Ну и буду кричать, как несчастный узник, пока не

изойду криком. (Кричит слабо.) Помогите! Пончик. Человек! Живой! Дошла моя молитва! (Бросается к Маркизову, обнимает

его.) Да вы Маркизов?! Маркизов. Я, я - Маркизов! Вот видите, гражданин, погибаю! (Обнимает Пончика

и плачет.) Пончик. Нет, стало быть, я не сумасшедший. Я узнал вас! А вы меня? Маркизов. Вы кто же будете? Пончик. Да как же вы не узнаете меня, боже ты мой! Узнайте, умоляю! Мне

станет легче... Маркизов. Я почему-то вижу плохо, гражданин. Пончик. Я - Пончик-Непобеда, известнейший литератор! Припомните, о боже,

ведь я же с вами жил в одном доме! Я вас хорошо помню, вас из профсоюза

выкинули за хулиган... Ну, словом, вы - Маркизов! Маркизов. За что меня выгнали из профсоюза? За что? За то, что я побил

бюрократа? Но а как же, гадину, не бить? Кто его накажет, кроме меня?..

За то, что пью? Но как же пекарю не пить. Все пили: и дед, и прадед. За

то, что книжки читал, может быть? А кто пекаря научит, если он сам не

будет читать? Ну, ничего. Потерпите. Сам изгонюсь. Вот уж застилает