Дмитрий Мамин-Сибиряк - Приваловские миллионы

– «Отлично надеюсь»! – передразнил Ляховский. – Вы говорить-то сначала выучитесь по-русски… Не сегодня-завтра Веревкин отправится хлопотать по опеке, ну, на что же вы надеетесь, позвольте полюбопытствовать?

– Конечно, не на себя, Игнатий Львович, – деловым тоном отвечал немец. – Я – маленький человек, и вы и Александр Павлыч – все мы маленькие люди… А где маленькие мухи запутываются в паутине, большие прорывают ее.

Ляховский пожевал губами, потер лоб рукой и проговорил:

– А вы знаете, что большие мухи любят брать большие куски?

– Из двух зол нужно выбирать меньшее: или лишиться всего, или пожертвовать одной частицей…

– Что же вы думаете делать?

– Для вас прежде всего важно выиграть время, – невозмутимо объяснял дядюшка, – пока Веревкин и Привалов будут хлопотать об уничтожении опеки, мы устроим самую простую вещь – затянем дело Видите ли, есть в Петербурге одна дама. Она не куртизанка, как принято понимать это слово, во только имеет близкие сношения с теми сферами, где…

– Короче – у нее бывают большие люди? – перебил Ляховский, нетерпеливо ежа свои острые плечи…

– Именно… Если она возьмется за это дело, тогда можно все устроить, решительно все!..

– Но ведь ей нужно платить, этой вашей даме… – застонал Ляховский, хватаясь за голову, – понимаете: пла… тить!!

– Она берет известный процент с предприятия, смотря по обстоятельствам: пять, десять… Вообще неодинаково!.. Придется, конечно, сделать небольшой авансик, пустяки – каких-нибудь пятнадцать-двадцать тысяч единовременно.

– О-о! – завопил Ляховский, точно у него вырывали зуб – Нет, благодарю вас… У меня и денег таких нет! Довольно, довольно…

– Игнатий Львович, что же вы в самом деле? – вступился Половодов. – Дайте хоть рассказать хорошенько, а там и неистовствуйте, сколько душе угодно!

– Я согласен, что двадцать тысяч довольно круглая цифра, – невозмутимо продолжал дядюшка, потирая руки. – Но зато в какой безобидной форме все делается… У нее, собственно, нет официальных приемов, а чтобы получить аудиенцию, необходимо прежде похлопотать через других дам…

– Которым тоже нужно платить!! – вскричал Ляховский, скрипя зубами.

– Да, тысячи три-четыре…

– Да за что же? за что?

– Как за что? – удивился дядюшка. – Да ведь это не какие-нибудь шлюхи, а самые аристократические фамилии. Дом в лучшей улице, карета с гербами, в дверях трехаршинный гайдук, мраморные лестницы, бронза, цветы. Согласитесь, что такая обстановка чего-нибудь да стоит?..

– Стоит, стоит… Ужасно много стоит! – стонал Ляховский.

Ляховский до того неистовствовал на этот раз, что с ним пришлось отваживаться. Дядюшка держал себя невозмутимо и даже превзошел самого Альфонса Богданыча. Он ни разу не повысил тона и не замолчал, как это делал в критические минуты Альфонс Богданыч.

– Да скажите же, ради бога: вы из папье-маше, что ли, сделаны? – кричал Ляховский, тыкая дядюшку пальцем.

После страшной борьбы Ляховский наконец согласился с теорией дядюшки «затянуть дело», но все приставал с вопросом:

– А как я могу вас проверить, Оскар Филипыч? Ну, скажите: как?

– Я вам представлю расписки от самой, – невозмутимо отвечал дядюшка.

– Вы сами напишете?!.

Выйдя от Ляховского, дядюшка тяжело вздохнул и отер лоб платком; Половодов тоже представлял из себя самый жалкий вид и смотрел кругом помутившимися глазами.

– Это сам дьявол, а не человек, – проговорил наконец дядюшка, когда они вышли из подъезда.

– Хуже дьявола… – согласился Половодов, шаркая ногами. – А все-таки на нашей улице будет праздник…

– Но чего это стоит!.. – вздохнул дядюшка; он был бледен и жалко мигал глазами.

Основной план действия Половодов и дядюшка, конечно, не открыли Ляховскому, а воспользовались им только для первого шага, то есть чтобы затянуть дело по опеке.

Вечерние посещения бахаревского дома Привалову уже не доставляли прежнего удовольствия. Та же Павла Ивановна с своим вечным вязаньем, та же Досифея, та же Марья Степановна с своими воспоминаниями, когда люди жили «по-истовому». Это однообразие нарушалось только появлением Верочки, которая совсем привыкла к Привалову и даже вступала с ним в разговор, причем сильно краснела каждый раз и не знала, куда девать руки. Привалову нравилось разговаривать с этой свежей, нетронутой девушкой, которая точно заражала своей молодостью даже степенные покои Марьи Степановны.

– У нас скучно, – говорила Верочка, несмело взглядывая на Привалова.

– Почему скучно?

– Да так… Никого не бывает почти.

– А знакомые?

– Да кто у нас знакомые: у папы бывают золотопромышленники только по делам, а мама знается только со старухами да старцами. Два-три дома есть, куда мы ездим с мамой иногда; но там еще скучнее, чем у нас. Я замечала, что вообще богатые люди живут скучнее бедных. Право, скучнее…

– А ведь это верно, – засмеялся Привалов. – А если бы вам предложили устроить все по-своему, вы как бы сделали?

Верочка не ожидала такого вопроса и недоверчиво посмотрела на Привалова; но его добродушный вид успокоил ее, и она наивно проговорила:

– Я бы устроила так, чтобы всем было весело… Да!.. Мама считает всякое веселье грехом, но это неправда Если человек работает день, отчего же ему не повеселиться вечером? Например: театр, концерты, катание на тройках… Я люблю шибко ездить, так, чтобы дух захватывало!

– Вы разве не бываете в театре?

– Очень редко… Ведь мама никогда не ездит туда, и нам приходится всегда тащить с собой папу. Знакомых мало, а потом приедешь домой, – мама дня три дуется и все вздыхает. Зимой у нас бывает бал… Только это совсем не то, что у Ляховских. Я в прошлом году в первый раз была у них на балу, – весело, прелесть! А у нас больше купцы бывают и только пьют…

Мало-помалу Привалов вошел в тот мир, в каком жила Верочка, и он часто думал о ней: «Какая она славная…» Надежда Васильевна редко показывалась в последнее время, и если выходила, то смотрела усталою и скучающею. Прежних разговоров не поднималось, и Привалов уносил с собой из бахаревского дома тяжелое, неприятное раздумье.

Раз, когда Привалов тихо разговаривал с Верочкой в синей гостиной, издали послышались тяжелые шаги Василия Назарыча. Девушка смутилась и вся вспыхнула, не зная, что ей делать. Привалов тоже почувствовал себя не особенно приятно, но всех выручила Марья Степановна, которая как раз вошла в гостиную с другой стороны и встретила входившего Василия Назарыча. Старик, заметив Привалова, как-то немного растерялся, а потом с улыбкой проговорил:

– Ну, ты что же ко мне-то не заходишь?

– Да вы все были заняты, Василий Назарыч…

– Занят-то занят – это верно, а ты заходи.