Дмитрий Мамин-Сибиряк - Приваловские миллионы

– Вы куда же? Нет, мы вас оставим обедать… И не думайте отказываться: по-деревенски, без церемоний.

Обед был подан в номере, который заменял приемную и столовую. К обеду явились пани Марина и Давид. Привалов смутился за свой деревенский костюм и пожалел, что согласился остаться обедать. Ляховская отнеслась к гостю с той бессодержательной светской любезностью, которая ничего не говорит. Чтобы попасть в тон этой дамы, Привалову пришлось собрать весь запас своих знаний большого света. Эти трогательные усилия по возможности разделял доктор, и они вдвоем едва тащили на себе тяжесть светского Ига.

– Каким вы богатырем смотрите среди нас, – откровенно заметила Зося, обращаясь к Привалову в середине обеда. – Мы все рядом с вами просто жалки: мама не совсем здорова, Давид как всегда, доктор тоже какой-то желтый весь, о мне и говорить нечего… Я вчера взглянула на себя в зеркало и даже испугалась: чистая восковая кукла, которая завалялась в магазине.

– Будем, по примеру Сергея Александрыча, надеяться на целебную силу деревенского воздуха, – проговорил доктор.

Привалов вздохнул свободнее, когда наконец обед кончился и он мог распрощаться с этим букетом чающих движения воды.

– Если вы захотите осмотреть мою мельницу, Софья Игнатьевна, – говорил Привалов, прощаясь с девушкой, – я буду очень счастлив.

– Непременно, непременно, Сергей Александрыч, – весело отвечала Зося, встряхивая головой, – мы с доктором прикатим к вам.

Мы должны вернуться назад, к концу апреля, когда Ляховский начинал поправляться и бродил по своему кабинету при помощи костылей. Трехмесячная болезнь принесла с собой много упущений в хозяйстве, и теперь Ляховский старался наверстать даром пропущенное время. Он рано утром поджидал Альфонса Богданыча и вперед закипал гневом по поводу разных щекотливых вопросов, которые засели в его голове со вчерашнего дня.

Наконец дверь скрипнула, и на пороге показался сам Альфонс Богданыч с кипой бумаг в старом портфеле.

– Надеюсь, драгоценное здоровье Игнатия Львовича совсем поправилось? – льстиво заговорил управляющий, с низким поклоном занимая свое обычное место за письменным столом.

– Да, вы можете надеяться… – сухо ответил Ляховский. – Может быть, вы надеялись на кое-что Другое, но богу было угодно поднять меня на ноги… Да! Может быть, кто-нибудь ждал моей смерти, чтобы завладеть моими деньгами, моими имениями… Ну, сознайтесь, Альфонс Богданыч, у вас ведь не дрогнула бы рука обобрать меня? О, по лицу вижу, что не дрогнула бы… Вы бы стащили с меня саван… Я это чувствую!.. Вы бы пустили по миру и пани Марину и Зосю… О-о!.. Прошу вас, не отпирайтесь: совершенно напрасно… Да!

Альфонс Богданыч улыбнулся. Да, улыбнулся в первый раз, улыбнулся спокойной улыбкой совсем независимого человека и так же спокойно посмотрел прямо в глаза своему патрону… Ляховский был поражен этой дерзостью своего всенижайшего слуги и готов был разразиться целым потоком проклятий, но Альфонс Богданыч предупредил его одним жестом: он с прежним спокойствием раскрыл свой портфель, порылся в бумагах и достал оттуда свеженькое объявление, отпечатанное на листе почтовой бумаги большого формата.

– Вот… – коротко проговорил он, подавая объявление Ляховскому.

Отнеся бумагу далеко от глаз, Ляховский быстро пробежал глазами объявление, которое гласило: «Торгово-промышленная компания А. Б. Пуцилло-Маляхинского. Компания имеет честь довести до сведения почтеннейшей публики, что она на вновь открытых заводах – винокуренных, кожевенных, свечных и мыловаренных – принимает всевозможные заказы, ручаясь за добросовестное выполнение оных и, в особенности, за их своевременность. Заводы расположены в Западной Сибири, главный склад и контора компании помещаются в г. Узле, по Соборной улице, в доме А. Б. Пуцилло-Маляхинского». Под объявлением стояла полная подпись: «А. Б. Пуцилло-Маляхинский». Ляховский три раза прочел объявление, почесал себе лоб, заглянул на оборотную сторону бумаги и, наконец, проговорил:

– Не знаю… Совсем не слыхал такой компании!.. Что это за Пуцилло-Маляхинский? Вероятно, какой-нибудь аферист?.. Совсем незнакомая фамилия.

– Может быть, почтеннейшему Игнатию Львовичу угодно будет припомнить эту фамилию? – с прежней улыбкой проговорил Альфонс Богданыч. – Когда-то Игнатий Львович знал эту фамилию.

– Нет, не помню!

– Мой дед по отцу был Пуцилло, а мой дед по матери – Маляхинский, – проговорил Альфонс Богданыч.

Ляховский сделал большие глаза, раскрыл рот и бессильно опустился в свое ободранное кресло, схватившись обеими руками за голову. В этой умной голове теперь колесом вертелась одна мысль:

«Пуцилло-Маляхинский… Пуцилло-Маляхинский… Пуцилло-Маляхинский».

– Вы меня обокрали, Альфонс Богданыч… – прошептал убитым голосом Ляховский. – Каждый гвоздь на ваших заводах мой… Понимаете: вы меня пустили по миру!!

– Нет, зачем же, Игнатий Львович… Я вашего ничего не тронул, а если что имею, то это плоды долголетних сбережений.

– Плоды долголетних сбережений!! Ха-ха! – дико захохотал Ляховский, закидывая голову. – Вернее: плоды долголетнего систематического грабежа…

– Вы ошибаетесь, Игнатий Львович, – невозмутимо продолжал Альфонс Богданыч. – Вы из ничего создали колоссальные богатства в течение нескольких лет. Я не обладаю такими счастливыми способностями и должен был употребить десятки лет для создания собственной компании. Нам, надеюсь, не будет тесно, и мы будем полезны друг другу, если этого, конечно, захотите вы… Все зависит от вас…

– Скажите мне одно, – спрашивал Ляховский, – как вы успели выстроить все эти заводы, когда все время находились неотлучно при мне? Кто строил все эти заводы…

– Как кто? По матери у меня остались два племянника Маляхинских, и по отцу у меня три племянника Пуцилло… Молодые люди отлично кончили курс в высших заведениях и постройкой заводов только отплатили мне за то воспитание, которое я дал им.

– У вас пять племянников?!.

– И одна племянница… Очень милая девушка, Игнатий Львович! И какие завидные способности: говорит на трех языках, рисует…

– Довольно, довольно… Верю!..

Ляховский чувствовал, как он проваливается точно в какую-то пропасть. Ведь все дела были на руках у Альфонса Богданыча, он все на свете знал, везде поспевал вовремя, и вдруг Альфонса Богданыча не стало… Кого Ляховский найдет теперь на его место? Вдобавок, он сам не мог работать по-прежнему. Фамилия Пуцилло-Маляхинский придавила Ляховского, как гора. Впереди – медленное разорение…

Вечером с ним сделался удар.

Публика начала съезжаться на воды только к концу мая. Конечно, только половину этой публики составляли настоящие больные, а другая половина ехала просто весело провести время, тем более что летом жизнь в пыльных и душных городах не представляет ничего привлекательного.