Дмитрий Мамин-Сибиряк - Верный раб

– Этакая изъедуга-баба, – проговорил старик. – Из щеки в щеку так и нажаривает? Ловко… А он только мигает, Мишка-то?

– Так точно-с, Тарас Ермилыч… Даже вчуже как-то нелепо было смотреть на такой конфуз. Генеральша Енафа Аркадьевна все-таки благородные дамы и вдруг объявили такое полное безобразие… Женскому полу это даже совсем не соответствует.

– А Мишка-то только мигает? Ха-ха… Она его прямо по татарской образине хлясь, а он только мигает?.. Ты вот что, Савелий (Тарас Ермилыч взял подручного за ворот кафтана), как-нибудь при случае, ловконько этак, расскажи при Смагине, как генеральша полировала Мишку… Пусть он послушает.

– Можно-с и так обернуть, Тарас Ермилыч…

– Будто так, дурам сболтнул… понимаешь?.. Да еще вот что: ступай ты сейчас к Мирону Никитичу и объяви про свой разговор с Мишкой: я для него тебя засылал.

Савелий сделал налево кругом, но Тарас Ермилыч вернул его от дверей и задумчиво проговорил:

– Вот мы сейчас посмеялись с тобой над Мишкой, а ведь он недаром мигал… Помяни мое слово: за битого двух небитых дают. Ступай. Кланяйся Мирону-то Никитичу да скажи, что он нас забывает совсем.

Про опившегося енисейского купца старик не сказал ни одного слова, как будто так и быть должно. Само по себе мертвое тело еще бы ничего – похоронили, и вся недолга. Полиция была в руках у всесильного Тараса Ермилыча. Но страшен был генерал: как он взглянет на такой казус? Положим, он дружил с Злобиным и бывал у него по-домашнему, даже трубку свою привозил, но все-таки страшно – а вдруг наморщится? а вдруг учнет фыркать? а вдруг рявкнет, яко скимен? Генеральская дружба – как вешний лед. Выручил из неловкого положения Смагин. Главное, сам вызвался. Только и удалый человек… В генеральском доме он частенько бывал и, как говорили злые языки, строил куры самой генеральше.

– Я в смешном виде всю историю генералу расскажу, – объяснял накануне Смагин недоумевавшему Тарасу Ермилычу. – Старик посмеется – только и всего.

– Ох, в добрый бы час только попасть, Ардальон Павлыч, – угнетенно вздыхал старик. – Огонь, а не человек, ежели не в час…

– Уж будьте покойны, все в лучшем виде. Много будет смеяться Андрей Ильич.

– Дивлюсь я на твою смелость, Ардальон Павлыч, – наивно признавался Тарас Ермилыч, – как это ты легко о генерале разговариваешь и даже в глаза Андреем Ильичом называешь.

– Чего же бояться его: такой же человек, как и мы с вами.

– Такой, да не совсем…

Смагин задумчиво улыбнулся и покрутил свой черный ус. Это был красивый и видный мужчина, один из тех счастливцев, для которых женщины идут на все. На вид ему можно было дать лет тридцать с большим хвостиком, но его молодила военная выправка и уверенность в себе. Бороду он брил и носил по-военному одни усы, одевался франтом и вообще держал себя львом. Загадочные темные глаза глядели устало и светлели только в присутствии хорошеньких женщин. Тарасу Ермилычу нравилась в Смагине вся его барская повадка – он и не унижался, как другие, и головы не задирал выше носу, а тронуть его пальцем никто бы не посмел. Так взглянет, что не поздоровится. Устраивая дело с генералом, он и виду не подал, что делает какое-нибудь одолжение Злобину, а так просто взял да и уважил хорошего человека, точно стакан воды выпил. «Сокол ясный», – думал Тарас Ермилыч, тронутый очестливостью мудреного гостя.

– Так ты когда к генералу-то, Ардальон Павлыч? – спрашивал Злобин, не умея скрыть своего нетерпения.

– А завтра…

– Нельзя ли поскорее? Как узнает генерал стороной про мертвое-то тело, хуже будет. Тогда уж к нему не подступишься…

– Вздор!.. Не беспокойтесь: сказал, что устрою, значит, и будет так.

Самоуверенность Смагина подействовала на Злобина успокаивающим образом, хотя он и заключил свою беседу с ним широким вздохом.

Мертвое тело опившегося купца было стащено в самый задний флигель, где помещалась своя злобинская богадельня. Это обстоятельство смущало весь дом, начиная с самого хозяина и кончая последним конюхом. Главное то, что нехороший знак… А тут еще следствие, доктора будут потрошить – греха не оберешься. Положим, что везде было дано больше, чем следует, а все-таки слух пойдет по всему городу. Может еще и родня привязаться… Одним словом, неприятность вполне. Полицеймейстер уже приезжал два раза, смотрел покойника и только плечами пожал.

– Убрать бы его, Иван Тимофеич? – взмолился Злобин.

– Не могу, Тарас Ермилыч: уголовное дело… Надо следствие произвести и допросить свидетелей.

– Да чего спрашивать, когда человек с вина сгорел? Ежели бы знатье, так я бы его близко к дому не пустил, не то что угощать…

Потом приехал доктор и тоже пожал плечами. Тоже свой человек был, а тут оказал себя хуже чужого. О том, где будут потрошить «мертвяка», Тарас Ермилыч не смел и спросить: и дом новый, и свадьба еще не кончилась, а тут этакая мерзость. Хоть бежать из дому, так в ту же пору… Да и гости теперь будут сомневаться: не ладно, дескать, в злобинском доме. Вообще скверно, как ни поверни… И полицеймейстер и доктор начинают заметно ломаться, возмущая гордость Тараса Ермилыча, неумевшего кланяться. И тут выручил опять Смагин, бывший с полицеймейстером на «ты». Съездил Смагин к благоприятелю, что-то там поговорил, а ночью явилась полиция и увезла мертвяка в казенную больницу.

– Надо будет благодарность оказать его благородию, – говорил Злобин, когда все дело было улажено.

– Конечно… Только нельзя прямо совать деньги: полицеймейстер обидится, и доктор тоже.

– Я с Савельем пошлю…

– И это неудобно… По-благородному сделаем: вы дайте деньги мне, а я их проиграю полицеймейстеру и доктору. Они уж сами поймут, откуда благодать свалилась…

– Ах, Ардальон Павлыч, Ардальон Павлыч… ловко!.. Конешно, мы – мужики, и поблагодарить по-настоящему не сумеем. Каждое дело так-то…

Смагин так и сделал, как говорил: в тот же вечер, когда метал банк, доктор и полицеймейстер выиграли именно ту сумму, какая им была ассигнована в благодарность. Злобин сам наблюдал за этой игрой: из копейки в копейку все верно. Одним словом, Смагин являлся каким-то добрым гением.

Мы уже сказали, что гости не переводились в злобинском доме. Но этого было мало: из злобинского дома они всей ордой перекочевывали к Тихоновым, от Тихоновых к Сердюковым, от Сердюковых к Щеголевым, а от Щеголевых опять в злобинский дом. Получался настоящий заколдованный круг, из которого трудно было вырваться. Достаточно было раз попасть в одно из звеньев этой роковой цепи, чтобы потом уже не вырваться. После первых двух месяцев отчаянного кутежа многие оказались несостоятельными продолжать свадебное веселье дальше: одни сказывались больными, другие малодушно прятались, а третьи откровенно бежали куда глаза глядят. Покойный енисейский купец Туруханов пробовал убегать несколько раз, но его ловили и возвращали с дороги.