Владимир Солоухин - Камешки на ладони

Для того чтобы войти в Пришвина, разговориться с ним, надо замедлить течение своей души. Мы все стремимся куда-то, скачем, бежим, суетимся и мечемся (если даже внешне сидим на одном месте), а нужно замедлиться, присесть рядом с Пришвиным на его символический пенек и никуда не спешить, хотя бы до вечера. Когда теченье вашей души замедлится и сравняется с пришвинским, вы увидите мир его глазами, научитесь понимать его особенную, до сих пор скрытую от вас прелесть.

Лютик, хотя и ярко-желтый, но все же сам по себе не очень яркий цветок. Купальница и даже одуванчик ярче его. Обычно, когда говорят о любимых цветах, называют ландыш, василек, незабудку, ромашку, а там еще – донник, колокольчик, ночную фиалку, да мало ли… Но недавно разговорились за столом, и Татьяна Васильевна твердо и убедительно заявила – лютик. Лютик – мой любимый цветок.

«Надо же, – подумал я, – лютик попал в любимые».

Но то же самое у меня несколько раз случалось со стихами и рассказами. Про некоторые думаешь: включать их в сборник или не включать? Не очень-то удались. Без них и сборник как будто цельнее, крепче. Потом пожадничаешь и оставишь, не выбросишь. А потом приходит читательское письмо. Оказывается, стихотворение, которое не хотел включать, кому-то (пусть хоть одному человеку) понравилось больше других.

То же самое случается и с людьми. Смотришь – невзрачная, некрасивая девушка, пожалеешь даже ее, а она, глядь, уже замужем первее красавицы. Значит, для самой дурнушки дело не безнадежно. Всегда найдется человек, который разглядит в ней некую, только ему видную красоту и полюбит.

А вовсе некрасивых цветов, как известно, не бывает.

Метерлинк в своей замечательной книге «Разум цветов» говорит, что отдельное растение, один экземпляр может ошибаться и делать не то, что нужно: не вовремя расцветет, не туда просыплет свои семена и погибнет. Но целый вид разумен и мудр. Целый вид знает все.

Не так ли у нас? Поведение отдельного человека может показаться иногда неразумным и на самом деле бывает таким. Человек спивается, ворует, лодырничает, попадает в тюрьму, пропадает.

Отдельный человек может не знать что-нибудь очень важное, начиная с квантовой теории, биохимии, кончая названием цветка и стихами Блока.

Отдельный Серега Парамонов может не понимать, куда идет дело и какой смысл имеет все происходящее с ним самим и с окружающими его людьми.

Но целый народ понимает и знает все. Он не только понимает, но и накапливает и хранит свои знания. Поэтому он богат и мудр при очевидной скудости отдельных его представителей.

Все критические статьи четко делятся по назначению на две группы. Одни статьи предназначены для тех, кто не читал разбираемой книги (не смотрел спектакля, не видел картины, не слышал симфонии), и содержат главным образом информацию о новом произведении и оценку его. Другие статьи предназначены для тех, кто книгу читал, спектакль видел и музыку слышал. Эти статьи и должны были бы содержать глубокий анализ, философское осмысление, полемику, обстоятельный разговор с приглашением читателя в собеседники.

Но почему-то большинство наших критических статей обращается к первой сфере, рассчитано не на посвященных, с явным упором лишь на информационную и оценочную стороны.

Как о последней степени невежества и темноты учителя в начальной школе в конце двадцатых – начале тридцатых годов рассказывали нам о бабках-знахарках, прикладывающих к пораненному месту обыкновенную паутину.

Мы содрогались, верили учителям и возмущались темнотой бабок.

Теперь, когда науке стали известны сильные антисептические свойства паутины, позволительно спросить, кто же тогда был темнее: учителя или бабки?

Лесков – явление в литературе исключительное.

Он имеет право на существование, и даже отрадно, что он существует. Но представим себе, что все стали писать так же далеко от нормы, так же своеобразно, как и Лесков.

Кто скажет, что язык Гоголя и Толстого, Достоевского и Чехова, Леонова и Булгакова беден, сер и однообразен при том, что он литературен и чист?

Несколько человек должны коллективно написать одну книгу. Имен на ней обозначено не будет, а, например, так: «Коллектив № 2» или «Коллектив «Дружба».

Если все члены коллектива абсолютно одинаковых способностей – одно дело. Но так практически не бывает.

Если же один человек из коллектива гораздо талантливее, индивидуальнее, работоспособнее других, то как ему быть?

Работать вполовину своих способностей, дабы сравняться с остальными – получится, что коллектив мешает проявиться и развиться таланту.

Если же работать в полную силу, то получится, что талант и индивидуальность (а талант всегда есть индивидуальность) будут присвоены коллективом, растворятся в нем.

Возьмем другой, более обыденный случай. Бригаде штукатуров поручено в течение дня оштукатурить стену. Один талантливый, гениальный штукатур способен сделать в пять раз больше, чем каждый из других, а главное – лучше. Следовательно, либо его неистовая, из ряда вон выходящая работа будет способствовать появлении лодырничества у других членов бригады, либо он сам будет лодырничать и работать спустя рукава.

Речь идет, конечно, о теоретическом коллективе, а не о таком понятии, как коллектив цеха, редакции, завода, где каждый отвечает за свою, порученную ему работу и имеет возможность проявить свои способности.

Теоретически же «идеальный» коллектив, если бы он существовал в действительности, есть всегда существо, живущее за счет индивидуальностей, пожирающее их, присваивающее себе их способности и энергию.

Изощрена современная реклама. Между кадрами кинофильма, на протяжении всей ленты, вставляют узюсенькую полоску с изображением, ну, скажем, механической зубной щетки. Люди смотрят нормальный фильм. Рекламная вставочка проскальзывает незаметно для человеческого глаза. Зрители поглощены приключениями киногероя и созерцанием киногероини. Но по выходе кино, дома за ужином они не могут отделаться от ощущения, что неплохо бы обзавестись механической зубной щеткой. Механическая зубная щетка вошла в их сознание помимо сознания.

Полагаю, что в детстве, когда наше сознание как таковое еще отсутствует, спит, врата его – глаза, уши, осязающая кожа и обоняющие ноздри уже распахнуты для восприятия жизни, происходит такое же, как в том кинофильме, подсознательное накопление впечатлений.

Впрочем, и на протяжении всей жизни очень часто впечатления не фиксируются нашим вниманием, но фиксируются механически нашими органами чувств, сразу попадают в подсознание, где и накапливаются, чтобы когда-нибудь неожиданно выплыть на поверхность, в сферу нашей явственной памяти.