А. Проханов - Газета Завтра 756

В крови таится сама жизнь, если кровь иссякла, то жизнь уходит и остается лишь имитация жизни, имитация искусства, и, как ни страшно, имитация религиозного культа. В пределах "белой цивилизации" мы наблюдаем это повсеместно.

"Цельная и неделимая актуальная бесконечность" распалась, кровь покинула миф. То есть религия осталась, культура осталась, но третье условие бытия - миф - потерял кровь, и две другие составляющие агонизируют. В этом смысле поворот к "истоку", оказывается не таким уж и пустяком для всех тех, кто еще ощущает в себе призыв быть живым, кто хочет сбросить проклятие идентичности и тождества.

Очень хорошо, что Головин не только философ, но и поэт, то есть принадлежит как миру мудрости так и искусства. Думается, что в его повествовании о мифе мы столкнемся с тем, что Шеллинг называл эстетическим созерцанием:

"Искусство есть для философа наивысшее именно потому, что оно открывает его взору святая святых, где как бы пламенеет в вечном и изначальном единении то, что в природе и в истории разделено, что в жизни и в деятельности, так же как в мышлении, вечно должно избегать друг друга".

Впрочем, вердикт о смерти мифа, вполне возможно, преждевременный. Ведь есть же на свете живые люди, тонкие, глубокие и ищущие. Да и сам Головин своим "быванием" здесь, среди нас отрицает свое же высказывание об иссякании крови мифа. Просто Европа слишком отошла от "истока" и застыла в "ночи удаленности, в забытости бытия" (Хайдеггер). Нехватка "крови мифа" делается особенно ощутимой благодаря мучительно осознаваемому отсутствию, благодаря "удаленности"; все более настоятельно она дает почувствовать покинутым людям, чего же они лишены; таким образом, "кровь" все более убедительно предвещает свое возвращение: "в опасности - исток спасения" (Гельдерлин).

Нет, конечно, "миф" не умер (тем более, что для мира "изобилия", мира античности, откуда родом миф, смерти вообще не существует), просто сейчас час молчания и сна: "теперь, когда небо и земля и ветер молчат…".

Но сон кончится, и "слово" опять войдет в обиход. Только нужно вернуться к "истоку", и очистить его от многовековой иноприродной наслоенности. Собственно этот цикл так и задумывался: показать миф как он есть, без оглядки на позднейшие толкования. Думаю, Евгений Всеволодович не обидится, если я сравню его внутреннюю интуицию в деле представления мифа с лосевской: "Я беру миф так, как он есть, т.е. хочу вскрыть и позитивно зафиксировать, что такое миф сам по себе и как он мыслит сам свою чудесную и сказочную природу" (А.Ф.Лосев.

"Диалектика мифа").

Итак, бросим задумчивый долгий взгляд на звезды своего внутреннего неба, там живет "миф", там наш "исток", наша "традиция", и даже пусть для некоторых этот взгляд будет подобен нанесенной ране, но это лишь необходимое условие для обретения свободы от необходимости. "Там в ране роковой, мое сокрытое, второе Я открылось…" (П.Валери).

Итак, Евгений Головин - серия этюдов о мифе и его крови.

Р.S. "В час "Пана" день задерживает дыхание, время останавливается - преходящее мгновение обручается с вечностью" (Ю.Хабермас).

Кто-то падает с верхушки клена, шумно прорезая красную листву, потом размашисто и широко отряхивается, малиновым ручьем пропадает среди корявых корней: в воде мелькают золотые нити, туда-сюда снуют зеленые иглы - бог Пан просыпается после полуденного сна. Ему необязательно спать на древесной вершине, он любит отдыхать в прохладных гротах, но часто его одолевают повелительные прихоти. Рыжебородый, весь покрытый шерстистой рыжизной, с рельефной складкой на лбу к переносью, он любит венчать малозаметные рожки большой еловой веткой. Такова зверино- человеческая ипостась Пана - бога дикой природы и одиночества. Жестокость или милосердие равно чужды ему, хотя он вполне способен к этим страстям. Он любит пустоши, дикие дебри, покинутые речные или морские берега, может днями и ночами блуждать по таким местам, ненавидит города, возделанные поля, словом, следы человеческой деятельности. "Панический страх" возбуждается независимо от него - просто он не любит, когда тревожат его послеполуденный сон или охоту. Пан знаменит сексуальной страстью к нимфам, хотя успех или неудача не нарушают его божественного спокойствия.

Это прекрасно передал Стефан Малларме в исключительно красивой поэме "Послеполуденный отдых фавна". Потревоженный укусом или царапиной, Пан смутно вспоминает двух нимф, которые играли поблизости, а затем пропали в реке. Он вспоминает неточно - ему вообще чужда точность, - но силуэты нимф не покидают воображения. Он берет флейту, пытаясь рассеять воспоминание в музыкальных вариациях. Тут ему приходит в голову, что богиня Венера любит в это время гулять по склонам Этны, оставляя на пылающей лаве следы своих божественных пяток.

Вот бы настигнуть богиню! Флейта выскальзывает из пальцев, веки смыкаются, слышно бормотанье о поиске нимф во сне…

Наравне с нимфами Пан любит музыку. Перед ним преклоняются пастухи и рыбаки - в благодарность он обучил их игре на разных дудках и свистульках, чтобы собирать стада и приманивать рыбу. Его собственная флейта "сиринга" появилась весьма любопытно: он преследовал нимфу Сиринкс, которая, испуганная его диким и неказистым видом, превратилась в тростник - впоследствии искусные руки бога смастерили флейту из этого тростника. С этим связана высшая ипостась Пана - согласно поэту Феокриту. Будучи одним из богов-творцов, он, по ладам своей флейты-сиринги, установил гармонию сфер и придал звездам совершенное движение. Он поделил мир на неживой и живой и одарил последний восприятием, то есть благодаря Пану мы видим, слышим, осязаем. В его власти ослепить и оглушить нас, лишить разума и заставить сколь угодно долго блуждать в лабиринтах и чащобах собственных иллюзий. По орфической теологии он - Фанес - создатель фантазии ("фанетии"), участник хаотической игры миров и пастух звездных хороводов. Посему он редко посещает Олимп, где боги любят весело потешаться над его гениталиями и неиссякаемой фаллической силой. Но он всегда на стороне богов. Например, участвовал в титаномахии, распугивая титанов ревом огромной морской раковины. Но иногда он бросает раковину, забывает про весла и парус, мечтает и засыпает.

Море сразу затихает, Пан спит, не заботясь, куда пристанет его суденышко.

Когда исчезла Деметра в тщетных поисках своей утраченной дочери Прозерпины, Зевс повелел во что бы то ни стало отыскать ее - в противном случае грозило бы несчастье из-за путаницы распорядка сезонов. Нашел ее никто иной как Пан, отлично знающий ее заповедные места.

У него все основания превосходно знать ее - богиню пограничья, хотя он и не может любить ее.