Валентин Черных - Москва слезам не верит

– Рудольф, грузимся, – крикнули ему.

– Ну что ж, пока! – сказал бодро Рачков. – Куда же теперь тебе звонить?

– Туда же, куда и звонил, – ответила Катерина.

– Но ведь, насколько я понимаю, этот телефон – липа!

– Это нормальный телефон, – ответила Катерина, – если ты позвонишь, мне передадут.

Рудольф катил камеру к автобусу. Он ни разу не оглянулся, и Катерина вдруг поняла: все закончилось, он никогда не позвонит.

Потом к ней подошел Леднев. Он пожал ей руку и сказал:

– Спасибо. Ты всех выручила.

Прибежали девчонки из бухгалтерии, которые смотрели передачу по телевизору. Они говорили, что Катерина была красивой, даже красивей дикторши. Вдруг все затихли. В цех вошел директор фабрики. Он подошел к ней, улыбнулся и сказал:

– Молодец! По-человечески отвечала!

Заметил ее отстраненность:

– Переволновалась?

– Да вроде нет…

– Наверное, все-таки было, – предположил директор. – Я, когда выступаю на всяких собраниях, все равно волнуюсь, хотя сколько у меня этих собраний было, может, сотни уже. – Он полуобнял ее за плечи и сказал: – Пойдем на воздух. Тебе надо успокоиться.

Они вышли из цеха, и все смотрели на них.

– На той неделе мы тебя переведем в мастера. Месяца за два освоишь нормы, заполнение нарядов, а к зиме поставим на участок. Карьеру сделаешь. А закончишь институт, директором станешь, вместо меня.

– А вы куда? – улыбнулась Катерина.

– Мне место найдется. А ты подумай хорошенько. Почему обязательно химия? Поступай в политехнический. Там у меня есть связи. Пройдешь вне конкурса, с производства все-таки. – Директор остановился, посмотрел на нее и спросил: – Что-то у тебя все-таки случилось?

– У меня все нормально, – бодро ответила Катерина.

– Если что, обращайся прямо ко мне. Смоленские всегда выручали псковичей.

Катерина смотрела на коренастого, длиннорукого, с мощной грудью директора, и ей вдруг захотелось уткнуться в эту грудь и поплакать, поэтому она поспешно добавила:

– Спасибо. До свиданья, – и бросилась в цех.

В цехе была подсобка, где хранили ветошь. Она забралась в самый угол подсобки, поплакала, услышала, что остановился транспортер, по которому подавали заготовки, вытерла слезы, подождала: а вдруг заработает, но, по-видимому, это была поломка. И она вышла из подсобки.

Еще несколько дней в общежитии говорили о ее показе по телевизору, потом это забылось. Она звонила Тихомировым, Изабелла понимала, что ее интересует, и, не ожидая вопроса, говорила:

– Не звонил.

В сентябре Катерина приехала к ним помыть окна: Изабелла боялась смотреть вниз с пятнадцатого этажа.

– Позвони сама, – посоветовала Изабелла.

– Не хочется, – ответила Катерина.

– Значит, это не любовь!

Катерина никому не рассказывала о встрече с Рудольфом на фабрике, кроме Людмилы. Людмила даже ахнула, выслушав ее, и больше никогда не заговаривала о Рудольфе. Они подали с Гуриным заявление в загс, их, узнав Гурина, хотели зарегистрировать сразу, но Людмила отказалась: пусть все будет по закону. Если надо ждать полтора месяца, она подождет. Катерина видела, что Людмила оттягивает свое замужество, хотя активно занималась продажей кофточек и поясов, которые Гурин привез из Чехословакии.

Людмила завела книжку в сберкассе и даже стала откладывать деньги из зарплаты, чего раньше никогда не делала. Надежда на то, что спортивный клуб выбьет Гурину квартиру, оставалась, он уже заявил, что женится, и познакомил Людмилу с тренером. Людмила подсчитала, что они заплатят за квартиру, которую будут снимать в ожидании государственной, больше денег, чем нужно для первого взноса в кооператив. Теперь Людмила искала строительный кооператив поближе к центру, но такие пока не находились. Участки под кооперативное строительство домов выделяли на окраинах. Иногда Людмила уезжала в общежитие к Гурину, и иногда Гурин приезжал к ней. Тогда Катерина шла гулять. Она кружила вокруг общежития, поглядывая на окна их комнаты. Теперь они жили вдвоем (Антонина прописалась у родителей Николая). Людмила подарила чешскую кофточку комендантше общежития, и к ним никого не подселяли. Иногда Катерина ходила и по два часа, иногда Людмила включала свет уже через двадцать минут. Катерина возвращалась, Гурин и Людмила, уже одетые, сидели за столом и пили чай с тортом, Гурин всегда приносил торт. Людмила несколько раз напоминала Катерине, что надо решать: или делать аборт, или оставлять ребенка. О ребенке Катерина даже думать не хотела, аборта боялась. Акушерка, которая делала аборты Людмиле, вышла замуж за слушателя Военной академии имени Фрунзе и уехала с ним в Хабаровск. Катерина надеялась, что все как-нибудь образуется, но Людмила как-то вечером, подсчитав срок беременности, ахнула и на следующий день повела ее в районную поликлинику к гинекологу.

Катерина впервые в жизни села на гинекологическое кресло, стыдясь неестественной позы и полной своей беззащитности. Хорошо, что гинеколог оказалась женщиной. Она осмотрела Катерину, прощупала ее живот и сказала:

– Пока все хорошо. Никаких отклонений от нормы.

– Мне нужен аборт, – взмолилась Катерина.

– Поздно, милочка, уже десять недель.

– Мне нужен аборт, – настаивала Катерина. – У меня нет другого выхода.

– Выход один, – сказала врач, – рожать. Пусть зайдет ко мне отец ребенка.

– Я не знаю, кто отец, – ответила Катерина.

– Я думаю, что у тебя не больше трех претендентов, – усмехнулась врач. – Я могу поговорить со всеми тремя по очереди и врачебную тайну гарантирую.

Перед кабинетом гинеколога сидели будущие матери. Многие из них были с мужьями. Сидели спокойные, умиротворенные молодые женщины, гордо выставив свои округлившиеся животы.

– Ну что? – спросила Людмила, когда они вышли из поликлиники.

– Ничего сделать нельзя. Уже десять недель.

– Надо же так влипнуть! – и Людмила закурила, чего никогда не делала на улице.

– Дай и мне сигарету, – попросила Катерина.

– Тебе вредно.

– Мне все вредно. Дай сигарету!

Катерина закурила, глубоко затянулась, не закашлялась, у нее не закружилась голова. Я совсем взрослая, подумала она.

– Надо звонить Рудольфу, – решила Людмила.

– Зачем? – спросила Катерина.

– На некоторых мужиков это действует. Его ребенок. А вдруг мальчик?

– На него ничего не подействует, – ответила Катерина. – Он мне не простит обмана. Да я про него уже и забыла.

– Вспомнишь! Откажется, так пусть хоть участие примет.

– Какое?

– Может, у него есть знакомые врачи. Может быть, врачи есть у его матери, аборты-то она тоже делала. В конце концов, пусть даст денег. Придется абортироваться у частного врача, они дорого берут, последний аборт мне почти месячной зарплаты стоил.