Любовь Воронкова - Собрание сочинений в трёх томах. Том 3. Сын Зевса; В глуби (романы)веков

– О нет! О нет! – решительно возразил Гефестион. – Может быть, он подслушал твои слова и счел тебя союзником в этом деле. Но натолкнули его на убийство другие люди. Линкестийцы. Они. Только они. Им нужна царская власть. Убить отца, опорочить сына – вот путь их действий.

– Спасибо, Гефестион. Клянусь Зевсом, мне так нужна твоя дружба.

– Я всегда буду возле тебя, Александр. Пока не уведет меня смерть. Или пока ты сам меня не прогонишь.

– Я прогоню тебя немедленно. Иди и ложись спать.

– Ложись и ты. Светает.

Высокая фигура Гефестиона исчезла за толстой занавесью.

Александр вздохнул:

– Разве есть у меня время спать теперь?

Он вышел во двор. Квадрат лунного света лежал на старых каменных плитах. Осенние звезды низко висели над черными вершинами гор, и то одна, то другая падали с неба.

Над стеной, окружающей дворец, лунно поблескивали острия копий. Это стража стоит. Так же, как стояла, когда во дворце спал Филипп. Прохладный ветер, спустившийся с гор, перебирал густые кудри Александра, откинутые со лба. Это приятно успокаивало.

Светлая фигура под покрывалом неожиданно появилась из темных глубин дворца и остановилась на лунных ступенях. Рука, сверкнувшая огнями драгоценных колец, откинула покрывало.

– Мать!

Олимпиада улыбнулась, торжествующе приподняв подбородок. Александр подошел к ней.

– Ты похоронила Павсания?

– Да, – ответила она, – я похоронила Павсания. Я зажгла ему костер над прахом Филиппа!

Александр быстро оглянулся: не слушает ли их кто-нибудь? Но Олимпиада и не думала таиться.

– Да. Это сделала я! – громко сказала она. – Я похоронила убийцу Филиппа и надела на него золотой венок!

Александр молча глядел на нее.

– Да, – продолжала Олимпиада в каком-то странном торжествующем веселье, – это сделала я. И лошадей для Павсания приготовила я. Пусть все знают об этом. Дочь эпирских царей, потомков Ахиллеса, безнаказанно оскорблять нельзя. Я рукой Павсания убила Филиппа.

Александр смотрел на нее с горьким чувством жалости. Нет, она не убивала Филиппа ни своей, ни чужой рукой – убийцы не провозглашают во весь голос о своем преступлении. Она не успела и не сумела отомстить Филиппу. И теперь это осталось ей на всю жизнь – острая горечь неотомщенной обиды.

– Не щади своих врагов, Александр, – сказала Олимпиада, словно заклиная его, – не поддавайся жалости и лукавым речам. Всех, кто может тебе помешать, всех, кто может стать на твоем пути, – а их немало! – убивай не раздумывая. Убей Аттала. Убей Клеопатру, убей ее сына. Убей Аминту. Только тогда ты, царь македонский, сможешь остаться царем. Запомни!

Она секунду глядела ему в глаза. Потом снова накинула покрывало на голову и неслышно исчезла в тени портика.

Сколько злобы, сколько жестокости! Александр не щадил врагов в бою, но убивать безоружных…

Александр, нахмурясь, смотрел ей вслед. Стены дворца, деревянные колонны, плиты под его ногами с проросшей травой по краям, деревья с застрявшими в ветвях звездами, – все повторяло только ему слышными голосами:

«Запомни… Запомни… Запомни!..»

И Александр запомнил.

Только этот час перед рассветом, когда вся природа затаив дыхание ждет наступления утра, только этот час был тихим в древнем городе. Но лишь озарились вершины гор, лишь золотые стрелы светлого бога Гелиоса пронзили глубокую синеву неба, улицы снова заполнились народом.

Толпы прибывали отовсюду – из дальних селений, из городов. Шли пастухи с горных пастбищ, шли из лесов звероловы.

И опять забурлили возбужденные голоса. Теперь нашлись люди, которые вспомнили Аминту. Аминта – сын старшего брата покойного царя. Филипп отнял у него царство. Так пусть же теперь восторжествует справедливость, пусть Аминта получит царский венец, принадлежащий ему по праву!

Вспомнили о маленьком сыне Клеопатры. Вот кто должен царствовать! Многие вельможи, которые в угоду царю Филиппу насмехались над Олимпиадой и не стеснялись показывать ей свое презрение, теперь страшились ее мести. Все знали дикий и мстительный ее нрав. Так пусть будет царем сын Клеопатры, Клеопатра им не опасна.

– Сын Клеопатры? – возражали другие. – Да разве он или Клеопатра станут у власти? Царство захватит ее дядя, Аттал. Кто хочет царем Аттала?

Нет, Аттала никто не хотел царем!

Вдруг толпа умолкла и расступилась. На улице появились военачальники царя Филиппа, его этеры, его друзья. Они шли в полном вооружении, сверкая доспехами. А впереди, между Антипатром и Птолемеем, шел Александр. Он шел, приподняв подбородок и чуть склонив налево по своей привычке кудрявую голову. Розовый свет утреннего неба лежал на его лице. Большие, смело раскрытые глаза глядели уверенно и строго. Старые полководцы охраняли его своими блестящими щитами.

Увидев, что Александр и окружающая его военная знать направляются к театру, толпа хлынула туда же, торопясь занять места. Прошли в театр и все знатные гости, приехавшие на свадьбу и оказавшиеся на похоронах. Еще в смятении, еще не нашедшие для себя решения о том, кому быть царем Македонии, они уже понимали, что армия встала на сторону Александра. А в руках армии, в руках ее полководцев была та главная сила, которая низвергала и провозглашала царей…

Солнце взошло, осветив заполненный пестрой толпой театр. И здесь, при огромном скоплении народа, при всей македонской знати, старый полководец Антипатр провозгласил Александра царем. Клики ликования и приветствий грянули и забушевали в театре и в близлежащих улицах, где толпился народ, не вместившийся в каменный круг театра. И клики эти, повторявшие имя молодого царя, понеслись дальше, по всей Македонии, и еще дальше – по всем странам, окружающим Македонское царство…

Это произошло осенью, в 336 году до нашей эры. Александру тогда только что исполнилось двадцать лет.

Царская семья возвратилась в Пеллу.

Александр, по македонскому обычаю, призвал войско и принял от него поздравления.

Он чувствовал, что войско тревожно. Воины еще не знали, чего им ждать от молодого царя. Филипп обещал вести их в Азию, но как решит это дело Александр? Осмелится ли он на такой дальний и рискованный поход? А македонским войскам дома делать нечего. Не идти же им в пастухи, не браться же им за соху или, накинув на плечи волчью шкуру, карабкаться по горам, охотясь на зверя!..

Александр явился перед войском в царской диадеме. Глаза его сверкали. Он обратился к воинам на родном македонском наречии, и это сразу открыло для него их сердца.

Александр говорил о своих законных правах на царский престол, о том, что он всегда будет чтить законы и обычаи, установленные его отцом, царем Филиппом.