Анатолий Данильченко - Метелица

— Батя, я сама, — сказала Ксюша. — Голодный небось? — Она страдальчески поглядела на Савелия и кинулась в сенцы.

Савелий сидел, не двигаясь, и чувствовал, как его губы расплываются в бессмысленной улыбке. Так хорошо и спокойно ему никогда еще не было. Ни о чем не думать, ни о чем не беспокоиться, глядеть на снующую перед глазами проворную Ксюшу, на деда Антипа, мнущего на столе свои загрубелые пальцы, на сына Артемку… Савелию захотелось взглянуть на сына, и тут же тоскливо заныло под сердцем. Завтра — уходить. Он не должен раскисать. Не имеет права. Он сейчас не просто человек, он — солдат. Более того, хоть и временный, но — командир тех четверых, сидящих где-то в валежнике около горелища, жмущихся друг к другу от холода и догрызающих последний сухарь. Завтра, в это же время, Савелий встретит их у расщепленного молнией высохшего дуба и поведет к партизанам, куда пока что еще и сам не знает дороги.

На столе появился хлеб, сало, вечерние драники, соленые огурцы, простокваша. Все — свое, взращенное крестьянскими руками, ухоженное, досмотренное, заботливо очищенное. Ничто на столе так не потревожило Савелия, как запах свежего хлеба.

Ел он не торопясь, чересчур медленно, каждый раз удерживая у рта ложку с борщом, чтобы не отбросить ее в сторону, не схватить дрожащими руками тарелку и пить через край.

Ксюша глядела на него, положив подбородок на кулаки, и беззвучно глотала слезы. Савелий уткнулся взглядом в глиняную тарелку и чувствовал какую-то неловкость перед этими родными ему людьми. Он не мог понять, откуда такая неловкость и стыд — вины его в том никакой. Но это чувство не проходило. Дед Антип и Ксюша ждали, пока Савелий поест.

Съев половину, он отложил ложку.

— Хватит на сегодня.

— Ну, рассказывай, откуда? — заговорил дед Антип.

— Отовсюду. Мыкали вокруг да около, пока не пришли в Метелицу. Тимофей где?

— Дома Тимофей, — ответила Ксюша, вытирая глаза. — Детдомом заведует.

— Как — детдомом? — удивился Савелий и поглядел на деда Антипа.

— Да, да, — закивал дед. — Все аккурат.

Ксюша поглядела на Савелия, на деда, улыбнулась грустно и махнула рукой:

— Ай, батя, все я знаю! — Она повернулась к мужу: — Шушукаются с Тимофеем, думают, я дите какое…

— Знаешь, так помалкивай! — буркнул дед Антип. — В лесу Маковский, Тимофей связуется с ним. Добрый отряд сколотили, скоро загудит округа. Вот отлежишься…

— Да ты что, батя! — перебила его Ксюша. — Погляди на него — ветром шатает.

— Значит, есть связь, — вздохнул облегченно Савелий. — Не ошибся я. Приведешь завтра Тимофея, разговор имею. Только чтоб тихо.

— Ну!.. — Дед Антип обидчиво крякнул.

— Завтра уйду.

Ксюша вскрикнула, потом ухватилась обеими руками за его локоть и уперлась взглядом в мужа.

— Не пущу! — выдохнула она и застыла с полуоткрытым ртом.

— Куда торопиться? — поддержал Ксюшу дед Антип. — Отлежись, тогда… Успеется.

— Меня ждут, — сказал Савелий, не поднимая глаз.

— Ты не один? — удивился почему-то дед Антип. — Да-а, ничего тут не попишешь.

Савелий начал рассказывать о своих скитаниях:

— Под Полтавой нас окружили. Всю армию…

— Армию? — переспросил дед. — А немец бахвалится, што четыре. В плен понабрали тыщи…

— Да, батя, так оно и есть, если считать весь киевский «котел». Застряли мы там клином. Вот и отрезали.

— Да ну? — прошептал удивленно дед Антип. — Шестьсот шестьдесят пять тысяч — в плен?

Савелий усмехнулся.

— Нет, батя. Тут немецкая арифметика сплошала. Видать, они взяли число всех четырех армий. Так добрая половина загинула, да прорвалась из окружения часть… Я тоже в тех тысячах, а, видишь, не в плену. Нет, батя, брешут.

Савелий рассказывал, как прорывались из окружения, как дважды пробовали перейти линию фронта, потом разыскивали партизан, и украдкой поглядывал на Ксюшу. Она как будто примирилась со своей участью, слушала рассказ мужа, но выглядела жалкой и беспомощной. Язык у Савелия начал заплетаться, веки помалу тяжелели. Полтарелки борща разморили его окончательно. Потянуло ко сну, к мягкой постели, но обрывать рассказ на полуслове было неловко. Наконец Ксюша заметила его состояние и сказала:

— Завтра доскажешь. Гляди, совсем валишься.

— И то, — подхватил дед Антип. — Завтра приведу Тимофея, все будет аккурат. Ксюша вон поставила тесто, испекет хлебов.

Ксюша взяла лампу и повела Савелия поглядеть на сына. Артемка лежал на своей маленькой кроватке, разметавшись во сне и скинув ногами одеяло. Слабый свет от керосинки румянился на его круглых щеках. Савелий и Ксюша, прислонясь друг к другу, стояли и молча глядели на сына. Легкая улыбка скользнула на Артемкиных губах, он пожевал круглым ртом и повернулся на другой бок.

И опять, вот уже в который раз, боль и тоска стиснули сердце Савелия. Завтра — уходить.

В постели он обнял безжизненной рукой Ксюшу, прижался горячими губами к плечу и, чувствуя какую-то большую вину перед женой, устало досадуя на свою вялость, на бессилие бороться со сном, забылся до утра.

Разбудил Савелия голос Артемки.

— Папка пришел! Папка пришел! — кричал он где-то в сенцах.

— Да ну! — услышал Савелий голос Лазаря. — Где ж он? Савелий!

— Цыц! — прикрикнула на сына Ксюша. — Балуется дите. Откуда Савелию взяться?

Савелий вскочил с постели и спрятался за выступом грубки. В голове, еще не отошедшей ото сна, лихорадочно застучало.

— Што ты, Ксюша! — обиделся Лазарь. — Савелий, брат, где ты? Не ховайся, это я, Лазарь!

— Нету Савелия, — повторяла Ксюша. — Дите балуется, а ты поверил?

— Ах ты, господи! Да как же ж это? Я ж его брат. Сичас, я наметом, — донесся голос Лазаря уже со двора.

Савелий кинулся к окну, выглянул из-за гардины. Лазарь семенил по улице, растопырив руки, как наседка крылья, и бормотал что-то себе под нос.

— Ксюша! — закричал Савелий на всю хату. — Догони!

Ляпнула калитка, и мимо окна пронеслась Ксюша. В спальню с радостным «папка! папка!» вбежал Артемка. Савелий подхватил его на руки, прижал к груди и не отводил взгляда от окна. За Артемкой появился дед Антип.

— Што там такое?

— Лазарь узнал, — ответил Савелий.

— Ах ты, едрит твою! — Дед Антип остановился от неожиданности.

— А что, это очень опасно? — спросил Савелий, не понимая еще всей сложности своего положения.

Дед только махнул рукой и выбежал из хаты.

Савелий надеялся, что все обойдется. Немцев в деревне нет, за окруженцами они особо не охотятся. На худой конец, он сможет и днем уйти. Савелий опустил Артемку на пол и стал торопливо одеваться. Артемка выжидающе глядел на него и счастливо улыбался. Сын ждал гостинца, но что мог Савелий дать ему? Он пошарил в карманах, виновато глядя на сына, нащупал значок «Ворошиловский стрелок».