Анатолий Данильченко - Метелица

«В чем дело? — думал Штубе. — Какие твердолобые эти мужики. В плане „Барбаросса“ говорится, что белорусы народ спокойный, мягкий, покорный… Черт-те что! Коммунистическая зараза и здесь пустила корни. Истреблять! Да-да, огнем и мечом, если слова бессильны. Таков наш крест. И к черту всякую сентиментальность! Спокойно, Клаус, спокойно. Из-за чего ты нервничаешь? Спокойствие для педагога, проповедника, миссионера — прежде всего».

Подъехали к месту диверсии. Мост через овражек был взорван с обеих сторон, и помятые конструкции его загромождали провал. Небольшой мост, метров десять в длину, но хлопот с восстановлением немало. Взвод солдат растаскивал обломки и готовил новые перекрытия. Работали старательно, только слышались команды молоденького лейтенанта.

«Чисто сработано, черт возьми! — подумал Штубе, выходя из машины и разминая затекшие ноги. — Опять дело рук Ма-ков-ский. Что ж, подсохнет, надо всерьез заняться этой шайкой».

Подскочил лейтенант и бойко отчеканил, что работы по восстановлению будут закончены к обеду. Комендант поощрительно кивнул и успокоился. Лейтенант доложил также о двух задержанных мужиках, которые крестились и уверяли, что они из дальней деревни и идут в комендатуру по делам.

«Значит, не липовские, — подумал комендант. — Вот и прекрасно. Сойдут за партизан. Должен ведь я отчитаться перед бесноватым Менцелем. Отчитаться… Перед кем? Парадоксы. Сплошные парадоксы».

Приказал отправить мужиков в комендатуру, походил по шуршащей насыпи, дал распоряжение усилить охрану моста, полюбовался окрестностью, стаей угольно-черных грачей на ближайшей пашне и укатил в Липовку. Надо допросить этих двух. Хотя что их допрашивать. Написать отчет Менделю, сделать кучу всяких мелких дел и после обеда обследовать детский дом в Метелице. В самом деле, не может ведь мелкая диверсия вывести из равновесия немецкого офицера Клауса Штубе.

Вывести из равновесия, да и то ненадолго, Клауса Штубе мог только ветер, взыгравший на Лысом холме после обеда. Он, словно кляпом, затыкал рот, заклеивал глаза, пытаясь вырвать коменданта из мягкого сиденья «оппеля» и швырнуть в грязь на чужую неприветливую землю. Штубе гнул свою горделивую фуражку перед ветром, как будто кланялся, и злился на себя. Он увидел в этом нечто символичное, даже хотел остановить машину, чтобы поднять верх. Но до детского дома оставалось каких-то полкилометра, и Штубе, сцепив зубы, дотерпел до конца.

Детский дом находился в старинной панской усадьбе на отшибе деревни. Большой бревенчатый дом склонился левым углом к земле, будто присел на корточки в густом кустарнике сирени, крыльцо новое, с ребристой балюстрадой, ведущей на стеклянную веранду, три трубы на черепичной крыше едва курились белым дымком, у правой стены ютился небольшой флигелек с отдельным входом. Обширный двор обнесен серой некрашеной оградой, в конце двора — длинный сарай. За домом раскинулся густой сад. Вся усадьба расположилась в небольшой лощине, и ветер, проносясь над крышей дома, над садом, налетал во двор лишь порывами.

На веранде и во дворе копошилась детвора, девочки и мальчики постарше возились по хозяйству у сарая. Комендант еще осенью дал указание детдомовского хозяйства не трогать. Пока что немецким солдатам хватало и деревенских продуктов.

Из флигеля вышел директор детдома учитель Лапицкий.

— Здравствуйте, герр капитан, — сказал учитель, стуча деревянной ногой по ступенькам крыльца.

Штубе кивнул в ответ и велел переводчику объяснить цель визита.

— Герр капитан желает осмотреть ваше заведение, — заговорил переводчик. — Герр капитан любит детей и заботится о них, — добавил он от себя.

За время восточного похода Штубе научился понимать русский. Он остался доволен словами верного служаки переводчика. Пусть, это не помешает. Штубе действительно любит детей.

— Прошу, — сказал учитель, приглашая в дом.

«Этот учитель неглупый человек, — подумал Штубе. — Кажется, я в нем не ошибся. Такие люди рейху необходимы. Да-да. Только через них мы усмирим простолюдинов. Рыбу надо брать с головы — потрепыхается, а не выскользнет. — Он довольно ухмыльнулся своей прозорливости относительно учителя. — А горд. Хотя и скрывает свою гордость. Ну что ж, хорошее качество. Единицам можно позволить такую роскошь».

Штубе прошел в дом, осмотрел веранду, две спальных комнаты с узкими солдатскими кроватями, выстроенными в два ряда. Учитель, постукивая своей деревяшкой, открывал двери и объяснял, где что.

В спальной мальчиков Штубе подошел к окну и полюбовался видом сада. Вдруг заметил пыль на подоконнике. Не спеша вытащил носовой платок, обвернул им указательный палец, провел по подоконнику и повернулся к учителю, поднося руку к его глазам.

— Не ко-ро-шо! — произнес он раздельно и принял строгий вид.

Учитель молчал.

Выждав минуту, Штубе отбросил в сторону платок и вышел из комнаты. В кухне посмотрел на стряпню, хотел было попробовать свекольные щи, но побрезговал.

«Чрезмерное внимание балует», — оправдал он свою брезгливость.

С приездом коменданта в детдоме воцарилась настороженная тишина. Дети с испугом и любопытством смотрели на Штубе изо всех углов двора. Одеты они были в перелатанные, но чистые штанишки и платьица. Многие дети были румяны и свежи. Это удовлетворило коменданта.

Подходя к машине, он вдруг заинтересовался ногой учителя. Грубый деревянный протез, окованный снизу железной полосой, слишком уж бросался в глаза. Спросил через переводчика, где учитель потерял ногу.

— Поездом отрезало, — ответил Лапицкий. — Случайно попал…

Капитан кивнул учителю на прощание и сел в машину. Эта комедия с благотворительностью ему порядком надоела.

Как ушел Савелий в отряд по весне, так и не появлялся. Изредка к Тимофею наведывалась Люба, сообщала партизанские новости. Ксюша знала, что Савелий жив, здоров, и тем была довольна. Хоть и нету дома мужа, а все — рядом, в своих лесах, со своими людьми. Про себя же держала надежду, что вот обживется он в отряде и наведается домой. И хотелось Ксюше, чтобы наведался муж, и страх ее брал: а ну как на немцев напорется. Позавчера они расстреляли в Липовке двух учительниц. Говорят, за связь с партизанами. Тимофей с батей о чем-то шепчутся втайне от Ксюши, Маковского поминают. Ох, накличут беду! И куда они лезут, калека да старик? У Тимофея, кажись, с детдомом хлопот хватает, так нет же… Это они хорошо придумали — детдом. Теперь вся малышня только там и пропадает. Все лучше, нежели собакам хвосты крутить. Артемка руки развязал: накормит его Ксюша с утра и спокойна, под присмотром Тимофея в болото не залезет. Сегодня остался дома, помогает деду ставить колья под помидоры. Вот прихвостень, нигде без него не управишься. И не балует его дед, а все равно тянется к нему больше, чем к матери.