Константин Симонов - Товарищи по оружию [сборник]

– Здравствуйте, Артемьева. – Человек за столом оторвался от лежавших перед ним бумаг. – Что у вас ко мне?

– Личный вопрос, товарищ полковник.

– Сходите к комиссару.

– Комиссар уехал в Москву, товарищ полковник, а у меня срочный вопрос.

– Тогда садитесь, ждите. – И полковник Шмелев снова уткнулся в бумаги.

– Может быть, я вам мешаю, товарищ полковник? Я выйду, – сказала Маша.

– Если бы мешали, сказал бы, – не поднимая головы от бумаг, ответил Шмелев, и Маша, сев на стул у стены, стала ждать.

Полковник Шмелев был в школе человеком новым. Прежний начальник неделю назад исчез из школы, как говорили, улетел со специальным заданием, а на следующий день вместо него явился этот Шмелев. Он прибыл из госпиталя после ранения и быстро и ловко шнырял по коридорам школы на костылях, пробуя ступать на раненую ногу.

На второй же день он поразил слушателей своей удивительной памятью на фамилии и лица, а в общем, несмотря на это, не понравился Маше: по ее мнению, он был какой-то слишком веселый, разговорчивый и вообще легкомысленный для того дела, которому их здесь обучали. Разговаривая, он иногда смешно заикался, дергал головой и подмигивал. Маша знала, что это подмигивание вовсе не шутка, а последствие старой контузии, видела два привинченных к гимнастерке полковника ордена Красного Знамени, знала, что он ранен на фронте уже в эту войну. И все-таки у нее не лежала душа идти к начальнику школы. Если бы то, что она хотела рассказать, терпело до завтра, она непременно дождалась бы возвращения комиссара, редко улыбавшегося и мало говорившего. Он внушал ей больше доверия.

Она сидела, ждала и смотрела на Шмелева. Сейчас он не заикался, не подмигивал и не шутил – он молча сидел и писал за столом, надев очки, которых Маша еще не видела на нем. В курчавой шапке его волос виднелась густая седина, а его неуловимое, меняющееся, улыбающееся лицо было сейчас усталым, неподвижным и старым.

Наверное забыв о присутствии Маши, Шмелев два раза громко вздохнул, нахмурился, сильно потер лоб, словно отгоняя трудные мысли, и продолжал писать.

Маша еще никому не говорила о том, что встретилась с мужем. В ответ на вопрос ждавшей ее у машины, встревоженной Нюси – что случилось? – она сказала, что прилегла и проспала до утра.

Она и сейчас еще до конца не пришла в себя и даже была рада, что начальник школы дал ей эту невольную передышку.

Шмелев дописал бумагу, запечатал пакет и, вызвав звонком адъютанта, приказал отнести пакет к заместителю начальника школы майору Карпову и передать, чтобы тот выезжал согласно ранее полученному приказанию.

Майору Карпову в связи с ухудшением положения под Москвой было приказано принять на одной из станций Горьковской дороги запасные помещения для школы. Маша еще ничего не знала об этом, но Шмелев занимался передислокацией школы со вчерашнего вечера и был в скверном настроении.

– Садитесь ближе, Артемьева, – сказал он после ухода адъютанта и переставил свои прислоненные к столу костыли с правой стороны на левую. Маша придвинула стул и села. – Слушаю вас.

Шмелев дернул головой и подмигнул левым глазом, но это подмигивание вышло не веселым, как обычно, а усталым и мрачным.

– Я вчера была в отпуске, в Москве, и виделась со своим мужем… – начала Маша.

– Муж у вас Синцов? – чуть наморщив лоб, сказал Шмелев. – Иван, Иван…

– …Петрович, – докончила за него Маша упавшим голосом. Ей показалось, что Шмелеву известно о Синцове что-то страшное, чего она еще не знает.

– Политработник, ушел на фронт, и вы до сих пор не имели о нем сведений, а теперь, значит, увидели, вернулся в Москву… – продолжал Шмелев.

– Да, вернулся, – сказала Маша, мучаясь догадкой: что же такое, неизвестное ей самой, знает о Синцове Шмелев?

Но Шмелев знал о Синцове только то, что содержалось в личном деле Маши, а это личное дело вместе с двумя другими лежало у него сейчас в ящике стола. Троих курсантов сегодня ночью предстояло перебросить в тыл к немцам, и, прежде чем разговаривать с ними перед отправкой, он еще раз смотрел их личные дела.

– Значит, вернулся муж. Ну и что?

Сидевшая перед Шмелевым молодая женщина с девичьим бледным и решительным лицом не была похожа на такую, которая могла бы попросить никуда не отправлять ее в связи с тем, что к ней вернулся муж. Но тогда зачем она пришла к нему и почему взволнована, хотя и старается сдерживаться?

– Во-первых, – начала Маша задрожавшим голосом приготовленную еще по дороге из Москвы фразу, – что мне делать, если там, после переброски, окажется, что у меня будет ребенок? Я знаю, что не имела на это права, но что мне делать, если так будет?

«Вон что, – подумал Шмелев, – все-таки, значит, испугалась, не хочет лететь!»

Он гордился своим знанием людей, и ему было неприятно, что он ошибся.

– Значит, ставите вопрос о том, что не сможете пойти на задание? – спросил он.

Маша вспыхнула:

– Как вы могли подумать, товарищ полковник?!

– Подумать я могу все, что мне подумается, – сказал Шмелев, понимая, что его первое впечатление было правильным, а второе – ложным, и радуясь этому.

– Я не для этого добровольно пошла в школу. – Маша чувствовала, как у нее горит лицо.

– Понимаю, что не для этого, – прервал ее Шмелев. Теперь он хотел ей помочь. – Но, если так, если вы намерены делать то, к чему себя готовили, о чем же вы меня спрашиваете? Я не врач и не гадалка.

– Я спрашиваю потому, – успокаиваясь именно от резкого тона, взятого Шмелевым, сказала Маша, – что вдруг это мне сможет там помешать. Что мне тогда делать? Я сделаю так, как это будет нужно.

– Помешать разведчику может все, если он будет подчиняться обстоятельствам, и мало что может помешать, если он сам подчиняет себе обстоятельства. Разведчиком может быть женщина с ребенком, старик, слепой, глухой, инвалид, и все это можно повернуть против себя и против врага. Все зависит от человека и того, какие дополнительные трудности он ради пользы дела готов взять на себя. Я знал случай, – помолчав, добавил Шмелев, – когда разведчику пришлось сломать ногу, потому что его заподозрили, что он до этого притворялся хромым.

Маша невольно взглянула на прислоненные к столу костыли Шмелева.

– Это было давно и не со мной, – перехватил он ее взгляд. – Как начальник школы, я не придаю вашему вопросу значения по службе, а если хотите советоваться об этом как о своем личном деле, советуйтесь с нашим врачом. Кстати, она женщина.

«Честная, – подумал он, глядя на Машу. – Можно посылать – не продаст».

Он считал разговор оконченным и, сказав Маше, что еще раз вызовет ее по делам службы, уже собирался отпустить ее, но для Маши разговор только начался.

Вместо того чтобы встать и уйти, она ответила, что еще не сказала самого главного.