Константин Симонов - Товарищи по оружию [сборник]

Туманян покосился. Наверное, считал, что слова командира полка не требуют ничьих разъяснений.

– Я могу воевать, товарищ майор, – повторил Синцов, глядя на Туманяна.

– А фельдшер заявил, что не можешь, – снова вмешался Левашов. – Специально вызывали его и спросили; заявляет, что руку потеряешь.

«Сволочь фельдшер! – подумал Синцов. – С Ильиным сжился, а со мной понял, что не сживется, и рад избавиться».

Мысль могла быть и несправедливой, фельдшер имел право сказать то, что думал.

– Прошу разрешить остаться хотя бы на сутки, – продолжая смотреть в лицо Туманяна, сказал Синцов.

– А что просить? – Туманян недовольно сдвинул к переносице густые сильные брови. – Потребовала бы обстановка – задержал бы без ваших просьб. А раз не требует – существует порядок.

Он круто нажал на слово «порядок». «Думаешь, если сегодня отличился, так завтра без тебя уже и не справимся и не обойдемся? И справимся и обойдемся», – как бы говорил он.

Синцов искоса взглянул на Левашова; по лицу Левашова было видно, что он недоволен. А вмешаться не может и не вмешается. Как не вмешается и никто другой из присутствующих, хотя видно по лицам, что и понимают и сочувствуют.

«Ну и черт с вами, пусть будет по-вашему, раз так!» – с обидой и вдруг нахлынувшей тяжелой усталостью подумал Синцов.

– Слушаюсь, товарищ майор. Разрешите идти?

– Подождите. – Туманян позвал: – Зырянов!

Из-за его спины, из темноты, шагнул высокий, плечистый лейтенант, тот самый седой с перебитым носом, которого видал вчера в штабе армии. Туманян на секунду повернул свое хмурое лицо к лейтенанту с перебитым носом и снова перевел взгляд на Синцова.

– Назначаю лейтенанта Зырянова вашим заместителем, заберите его с собой.

Слово «вашим» значило: «Не списываю тебя, считаю, что еще вернешься». Но Синцов слишком хорошо знал, что человек предполагает, а война располагает, чтобы это слово «вашим» что-нибудь изменило в его настроении.

– Желаю поправиться и вернуться. – Туманян протянул руку.

И, пожимая протянутую руку, глядя в лицо командиру полка. Синцов почувствовал, что этот хмурый человек прекрасно все понимает: и как тяжело уходить из батальона, едва успев найти в нем себя среди людей, и как хочется завтра самому развить свой первый горбом заработанный успех, – все понимает, но ничего не переменит.

«Оказывается, этот чертов армянин тоже крут, хотя и не дерет глотку, как другие, что ходят в крутых».

Левашов, прощаясь, пожал руку по-дружески, со значением. Но Синцова это мало тронуло. Что проку руки жать, если промолчал, не подал голоса. Был бы, как раньше, комиссаром, может, в подал бы, а раз теперь замполит, в таких вопросах молчит. Наверное, потому и говорит про строевую, что при его характере должность не по нраву.

«А о подготовке завтрашней операции будет говорить уже с Ильиным, со мной не хочет зря время тратить», – подумал Синцов о Туманяне, выходя из землянки.

Он шел по окопу впереди лейтенанта с перебитым носом и слышал, как тот хрустит сапогами по снегу. «Так вот кто, оказывается, там, в резерве, стоял в затылок за Богословским. А может, не только за Богословским, а теперь и за мной, все же бывший полковник, сегодня зам у Ильина, а послезавтра вместо меня – комбат. Это недолго. И даже наверное назначат, если не пьяница».

– Не расстраивайся, комбат, не такое с людьми бывает, – сказал за спиной лейтенант с перебитым носом. Голос его не был хриплым и злым, как там, в штабе армии. Голос был чистый и добрый.

«Сейчас ты – как стеклышко, – подумал Синцов. – А какое с людьми бывает, это я и без тебя знаю».

– Не расстраивайся, – повторил еще раз лейтенант. – Вернешься из медсанбата, сдадим тебе батальон в лучшем виде.

Услышав это, Синцов подумал еще раз, что, вполне возможно, через день-два этот Зырянов проявит себя, как положено бывшему полковнику, и будет назначен на батальон. А заговорив про возвращение, просто решил поддержать уходящего товарища. Это от него зависело – слова. А все остальное не зависело. В том числе и собственное назначение. Коли назначат, отказываться не будешь!

– Что молчишь? – спросил Зырянов, когда они прошли еще два десятка шагов.

– А о чем говорить? – впервые за все время отозвался Синцов.

И в самом деле, о чем говорить? Надо сдавать батальон и идти в медсанбат. И раз так, чем скорее, тем лучше, незачем чикаться и расстраивать себя. Он со злостью подумал о раненой руке и о Люсине: «Вывел из строя, сволочь!»

– Куда идем? – спросил Зырянов.

– Сейчас сведу вас с адъютантом батальона, он за командира роты. До прихода Ильина познакомит вас со своей ротой и с третьей, чтоб времени не упускать. А все остальное – с новым комбатом, – добавил он, в первый раз и мысленно и вслух называя так Ильина.

– Ясно, – сказал Зырянов и за рукав ватника удержал Синцова у самого входа в землянку. – Два слова, по-товарищески.

– Слушаю вас.

– То, что слышал там от меня, умерло. Так?

– Так.

– И что пьяным видел, пусть умрет. Имел причины. А вообще пью по норме, водки у солдат не ворую.

– Все ясно, – сказал Синцов.

Гурский сидел на том же месте, где Синцов его оставил, а Рыбочкин, длинный и вдохновенный, вытянув из воротника полушубка жилистую мальчишескую шею и зажав в руке сдернутую с головы ушанку, так, словно он выступал на митинге, громовым голосом читал стихи:

– Что остановился, продолжай. Свои?

– Маяковского, товарищ старший лейтенант, своих не пишу.

– Н-небольшая дискуссия, – сказал Гурский. – Я ему г-говорю, что людям во время войны нужно: «Напрасно ст-тарушка ждет сына д-домой», а он мне лепит М-маяковского.

– А я доказываю, товарищ старший лейтенант, что у Маяковского на все случаи жизни есть, – сказал Рыбочкин, все еще продолжая тискать ушанку в руке.

Синцов усмехнулся. Больно уж неожиданно все это было: спор о поэзии и старшего лейтенанта – в судьи. А кого же еще, раз война?

– Дочитай, что хотел.

– Я что доказываю…

– Ты не доказывай, ты дочитай, что хотел.

Рыбочкин отвел в сторону руку с ушанкой, откинул голову и крикнул:

– Про трупы – крепко! – сказал Зырянов.

Рыбочкин остановился, посмотрел на Синцова и с готовностью сказал:

– Могу и дальше.

– Дальше времени нет, – сказал Синцов.

И, представив друг другу Зырянова и Рыбочкина, приказал Рыбочкину провести нового заместителя командира батальона в роты – свою и Чугунова.