Виктор Пшеничников - Стоим на страже

Солдат снял один сапог, задрал ногу на сиденье и стал перематывать портянку.

— Мне вот отпуск.

Солдат поднял голову:

— По семейным обстоятельствам?

— За службу, — обрадовался вопросу Гончар. — А главное, что обидно. Я на отлично отстреляюсь, а если расчет не на первом месте, то и отпуска мне не видать. Чтоб каждый за всех. Политика у комбата.

Солдат намотал портянку, засунул ногу в сапог, попинал носком сапога в стенку.

— Ты откуда?

— Кривой Рог, — ответил Гончар. — О! Дивчины там! Я вам доложу!

Солдат оживился.

— Что там! На Львовщине, вот да! Мы сопровождали груз, день стояли. А они ходят, они ходят одна к одной! Тебя как?

— Микола.

— Коля! — солдат расправил грудь. — Я заболел! А ты говоришь — Кривой Рог.

— Да хоть и Львовщина, — быстро согласился Гончар, — хоть какое место, мне главное отпуск.

Внизу у бруствера перед солдатами стоял старшина батареи прапорщик Лялин, недавно перешедший на сверхсрочную службу.

— Меня спрашивают, — говорил он, поправляя под погоном ремень портупеи и дергая плечом, — меня спрашивают, повторяю, встаньте как положено. Первый расчет, в чем дело?

Сержант Борис Фандеев, стоявший рядом с Лялиным (это на его расчет прикрикнул старшина), негромко, только для Лялина, заметил:

— Брось, старшина.

— Не действуй под локоть, — тоже тихо огрызнулся Лялин и повысил голос: — Первый расчет! Фандеев, наведите порядок.

— Кто разрешил курить в строю? — спросил Фандеев.

— Прапорщик, — ответили из строя.

— Я разрешил, — пояснил Лялин, — но строй ломать не имеете права. Меня, повторяю, спрашивают, почему стреляем одиночными? А потому, — и он стал повторять слышанные от комбата слова, — а потому, что очередью бегущую мишень подобьет и Сидоров. Это условно говоря. А если вокруг Сидорова враги и патроны на исходе? Вам не довелось быть на войне…

«Тебе довелось», — подумал Фандеев, отошел и сел на ящик из-под снаряжения для учебной наводки. Взял в руки кусочек коры и стал медленно крошить.

Борис и его друг Леонид Нестеров собирались вчера вместе в увольнение. Но из-за стрельб комбат отпустил только Леонида. Борис и так часто ходил в увольнение.

Лялин, кончив урок, подошел и миролюбиво сказал, имея в виду портупею:

— Жмет, — и подергал плечом.

— Притрется. — Фандеев встал.

Лялин обиженно произнес:

— Мы ж без подчиненных можем быть как друзья. Конечно, вы с Леней дружки-приятели. Но я тебе, Фандеев, скажу, что, во-первых, вы мне препятствия в колеса не чините, а наоборот, на первых порах надо помочь в авторитете, а если говорить во-вторых, то в этом плане ты меня не осуждай.

— Я не осуждаю, — ответил Фандеев, — у каждого свое, — отошел и крикнул, глядя на вышку: — Гончар! Как там?

— Несут! — откликнулся Гончар, высовываясь.

— Ты чего там, куришь?

— Никак нет! Я слезу, товарищ сержант, отстреляюсь первым — и снова дежурить!

— Давай, — разрешил Фандеев и пошел к машине комбата.

Комбат читал газету.

— Принесли! — крикнул Фандеев.

Комбат открыл дверцу кабины и ступил хромовым сапогом на мокрую траву.

— Эх, — крякнул он. Согнулся, разогнулся. — Наслаждаюсь! — сказал он. — Хорошо, Фандеев!

Слабый ветер оттянул со стрельбища запах пороха, неназойливо висела в воздухе неслышная изморось, пробовали щелкать птицы, но негромко, таясь в березах за тяжело обвисшими ветвями. Вдали маячили мишени, похожие на начинающих движение людей.

— Убрать, — показал на них комбат. — Чем занимается личный состав?

— Прапорщик Лялин объясняет, почему стреляем по бегущим одиночными. — Фандеев посмотрел на комбата. — На случай, если у Сидорова останется мало боеприпасов.

Комбат усмехнулся. Получалось, как будто Фандеев посмеялся над Лялиным. Фандеев, заминая неловкость, закричал:

— Солдат! Эй, на вышке! Рядовой.

Солдат, отвечающий за управление мишенями, высунулся:

— Чего?

— Приготовить бегущие, — приказал Фандеев.

…Леонид проснулся оттого, что Лида потянулась через него за сигаретами. Уже проявился квадрат окна на темной стене.

Лида закурила, отвела сигарету, выдохнула в сторону дым, склонилась:

— Ты не спишь, я видела.

— Оденься, — сказал он, закрывая глаза.

— Еще темно.

Леонид открыл глаза и, избегая глядеть на плечи и грудь Лиды, посмотрел в глаза. Глаза были большие, веселые. Лида, все так же отводя руку с сигаретой, другую положила ему на глаза и поцеловала, прижимаясь всем телом. Он легонько отвел ее руку.

— О, господи! — разозлилась она. — Как будто я что требую. Повернись, я укрылась. — Он повернулся. Она лежала на боку, и когда он стал подходить за одеждой, она откинула одеяло. Он сел на кровать.

— Я дрянь? — спросила она.

— Ты не дрянь, — он закрыл ее плечи одеялом. — Я могу даже поцеловать тебя.

— Даже, — сказала она. — Надо же, даже поцеловать! Скажите!

— Лида, — сказал он, — я хочу что сказать. Без обиды. — Он заметил, что тени у глаз, которые ночью казались следами усталости, подведены краской. — У меня не было никого до тебя. Была, но я не считаю…

— Она была старше тебя? Сколько тебе было лет?

— Было плохо, — повторил он.

— Дай сигареты. — Он подал. — А со мной? Зажги спичку. — Он зажег. — Со мной тебе было хорошо?

— Если хочешь, я женюсь на тебе, только… в общем, если надо, я женюсь.

— Дурачок, — сказала Лида, — иди сюда, иди ко мне.

— …Но я бы не хотел жениться.

— Вообще или на мне?

— На тебе.

— Ну знаешь, — возмутилась она. — Ну и мотай отсюда. — Она села, погасила сигарету и стала одеваться.

— Лида, — сказал Леонид, — зачем так? Ведь не просто — сошлись, разошлись. Я понял, что бывает хорошо, когда остальное хорошо.

— Ничего я не хочу понимать. — Она не попадала крючком в петлю. — Вы с Фандеевым на одну ногу пара сапог. — Она, не застегивая, запахнула халат.

— Он тебя любит.

— А ты что говорил? — она повернулась к Леониду.

— Я в тебя за одни его рассказы влюбился, — виновато объяснил он.

— Что ты мне о нем говорил? — мстительно добивалась она.

— Фандеев мне друг больше некуда.

— Другом стал, а ночью? С грязью смешивал!

— Всегда был, — заторопился Леонид, боясь почему-то, что Лида ударит его.

— Если хочешь знать, — Лида приблизилась, — я его люблю. А с тобой — слышишь — случайно.

— Я ничего не скажу, Лидочка, — говорил Леонид, оглядываясь. — Ты не сердись, Лида. Я пойду.

— Иди, — ответила она, села и закашлялась.

— Ты б не курила, — посоветовал Леонид. — Он не такой, как я, — решился добавить он, — ты не думай, что если солдат, так что-то плохое. Говорят, конечно, о девчонках. Болтают больше. У нас парень есть, ефрейтор, тому только… Лида!

Лида молчала. Когда Леонид, уже одетый, подошел и сказал: я ухожу, она лишь дернула плечом.