Виктор Пшеничников - Стоим на страже

Корабль стоял тогда в доке, и команда жила на плавказарме. Веденеев на второй месяц службы остался обеспечивающим в воскресный день. Осмотрев куцый строй увольняемых в город, он порадовался за своих орлов: черношинельная шеренга сияла золотом блях, пуговиц, «крабов»; бравые лица, аршинные плечи. Рота почетного караула, да и только.

«Рота» ушла за шлагбаум, а минут через десять в каюту «зама» постучали. Вошел старший матрос Гуйдо, а за ним капитан-лейтенант Ухналев.

— Вот, Николай Петрович, полюбуйтесь на молодца. Наглядное пособие для комендантской службы. Одиннадцать нарушений в форме одежды!.. Гуйдо, назовите сами!

— Есть назвать! — вскинул дерзкие очи рулевой. — Нарушение первое — каблуки скошены, второе — рант обрезан, третье — бляха на ремне обпилена, четвертое — литеры на погонах пластмассовые. Из мыльницы…

— Дай-ка «беску»!

Донышко бескозырки было выстлано картинкой из «Огонька». Глаза красавицы Лопухиной с портрета Боровиковского печально смотрели из недр обмятого головного убора.

— Небось и гюйс белый нацепил?

Под шинелью и в самом деле оказался синий воротник с белым исподом — от летней форменки.

— Ну, что ты на меня так смотришь, Гуйдо?

— Глаз у вас, товарищ командир, рентгеновский!

— Ах ты зелень подкильная! — деланно рассердился Ухналев. — Молод еще мне комплименты говорить… Ты вот лучше объясни нам с товарищем лейтенантом, зачем тебе понадобилось уродовать благородную морскую форму?!

— А чтоб красивше была!

— И это говорит человек, обремененный килограммом золота на погонах?! Возьмешь у заместителя учебник по эстетике — к концу докования сдашь мне зачет. А пока две недели без берега!

— Есть две недели…

От дерзкой веселости рулевого не осталось и следа. На скулах заиграли желваки.

— Р-ршите идти?

— Погоди… Это ты к Татьяне так настропалился?

— Так точно.

— Значит, так. Час на устранение замечаний. Затем к товарищу лейтенанту за увольнительной запиской. Объяснишь Татьяне, за что тебе прервали связь с берегом.

— Есть!

Гуйдо вылетел за дверь, не теряя драгоценных секунд.

— Хороший парень… — заметил вдруг командир ему вслед.

«Такой должности на флоте нет», — чуть не сорвалось у Веденеева с языка.

— Отличный рулевой, — поправился Ухналев. — Но… с мотыльком в голове. Правда с Татьяной — есть тут учетчица с девочкой — у них серьезно.

— Что, на свадьбу пригласил? — не выдержал, а съязвил Николай.

— На свадьбу не на свадьбу, а вот стиральную машину ей купил. Это уже кое-что… Ну, счастливого дежурства, Николай Петрович!

Перед выходом кораблей в океан приезжал в заполярный городок вице-адмирал из Москвы.

— Не молод для такого похода? — кивнул он на розовощекого лейтенанта.

— А вот мы у его командира спросим! — сказал начальник политотдела, поднимая взглядом капитан-лейтенанта Ухналева. Конференц-зал — командиры кораблей, помощники, заместители — притих.

— На лейтенанта Веденеева, товарищ капитан первого ранга, как на самого себя… — отрубил Ухналев.

А когда сел, Веденеев незаметно за спинкой стула пожал ему пальцы, тощие и длинные, как пучок спиц.

Сработались они с Ухналевым крепко. Их неразлучную пару так и прозвали — «капитан с лейтенантом». И никто не удивился, когда к концу года на крыле мостика «двадцатьчетверки» заалела большая звезда с литерой «А» в середке — знак первенства в артиллерийской стрельбе.

Словом, все складывалось как нельзя лучше, если бы не «дурное наследство» от прежнего «зама» в виде старшего матроса Гуйдо. Еще в первую встречу, Веденеев только-только знакомился с командой, Гуйдо смерил лейтенанта в новехоньком кителе непочтительным взглядом и криво усмехнулся. В усмешке этой явственно читалось: «Ну что, литер? Думаешь, лыко на рукав повесил и уже мореман?» Николай выдержал поединок глазами. Только стоячий воротничок кителя больно врезался в скулы…

Гуйдо оказался намного старше остальных матросов и на целый год — замполита. На флот его призвали после нескольких отсрочек: батя Гуйдо утонул на лесосплаве, когда Тимоха кончал десятый. Так он и стал, как определили в военкомате, «единственным кормильцем» большой семьи из хворой матери, двух сестренок и младшего брательника. Работал на Онеге рулевым буксира, пока не подрос младший… Знал парень, почем фунт лиха, потому и смотрел на «учителя жизни» в лейтенантских погонах свысока… Однако и Веденеев не считал себя хлюпиком. Правда, «единственным кормильцем» семьи он не был: папа — профессор философии, а мама преподавала в Киевском университете зарубежную литературу. Но в выпускном году золотой медалист поразил всех — уехал на шахту бойцом горноспасательного отряда. После тушения одного подземного пожара выскочил у Николая клок седых волос. Жаль, что за ухом — в самом невидном месте… Север его не страшил. А тут появилось и личное важное обстоятельство считать жизнь в Заполярье вполне удавшейся: Леночка — стройная библиотекарша из Дома офицеров флота. Веденеев, пожалуй, был единственным читателем, которого строгая хозяйка книжных сокровищ впускала в лабиринт стеллажей.

Кроме этого закутка, встречаться им было негде. Леночка жила в общежитии, а Николай — на корабле. Как холостяку, квартира ему не полагалась. Городок мал: лишний раз вместе не покажешься. Правда, в отпуск они решили ехать вместе. Вначале в Ленинград, к Лениной маме, потом вниз по Волге на пароходе, как Даша и Телегин из «Хождения по мукам». Но в тот день, когда были куплены билеты, пришел приказ: «двадцатьчетверке» — в поход!

Жестокое слово — боеготовность. Готовность по первому звонку, по первой сирене, по первому «петушиному слову», в какую бы сокровенную минуту оно тебя не застало, все отстранить — надолго, на ощутимую часть жизни, а быть может, и навсегда; готовность выйти в море, готовность принять бой, готовность победить…

И что бы Веденеев ни делал — выступал ли на комсомольском собрании или проверял обустройство кубриков, проводил ли ленинский урок или организовывал соревнование комендоров, писал ли письма родителям нерадивого матроса или торжественно вручал своим морякам знаки классности — все это в конце концов сводилось к одному: чтобы «двадцатьчетверка» была готова к бою и походу в любое время суток и в любую непогоду, стояла ли она в ремонте или на параде, в отсутствие командира или с неполным экипажем… Боеготовность — главная доблесть корабля в мирное время.

Из всех своих многочисленных обязанностей, помеченных в Корабельном уставе, Веденееву больше всего нравилась одна:

«В боевых условиях заместитель командира корабля по политической части обязан решительно пресекать проявления трусости, не допускать панических настроений…»