Виктор Пшеничников - Стоим на страже

— Стой!

Рефлекс у Калиткина сработал. Он приставил ногу и четко развернулся через левое плечо. Лейтенант что-то начал понимать.

— Ты полковника Сякина лично знаешь?

— Так точно.

— А он тебя?

— Вне сомнения. — Голова у Калиткина надменно дернулась. Не снимая руки с телефона, лейтенант быстро решал задачу.

Он жестом спросил Калиткина: а не попадет ли ему по шее за вызов грозного полковника Сякина? Калиткин жестом его успокоил.

— Пошли! — Лейтенант прошел к комнате связи. — Подожди тут. — Он исчез за железной дверью. Через минуту выглянул и с изумлением пригласил Калиткина в комнату.

— Калиткин? Ну как ты там, Калиткин? — донесся из тысячекилометрового отдаления знакомый голос Сякина.

— Разрешите обратиться, товарищ полковник? — прокричал Калиткин.

— Не кричи. Все слышу. Что у тебя, Калиткин?

— Прошу пропуск в пограничную зону. Задачи медицины, товарищ полковник.

— Тебе отдыхать надо, Калиткин. Ты отдыхаешь, что ли?

— Отдыхаю, участвуя в активном строительстве жизни. Ищу мумие, эликсир жизни. Командирован научным учреждением, товарищ полковник.

Полковник долго молчал.

— …Потому что в рядах, — сиплым голосом добавил Калиткин.

Полковник снова молчал, и Калиткин даже представил мысленно всю широту земли, отделяющую Среднюю Азию от московского кабинета полковника Сякина.

— Иди отдыхай, Калиткин. Примем решение. Отбой, — сказал полковник.

Обратно в гостиницу Калиткин шел точно по осевой линии улицы, прямой и настолько отдаленной от суеты, что два бабая, два старика на завалинке прервали разговор и долго смотрели ему вслед из-под барашковых мохнатых папах.

Вечером его позвали к телефону. Уборщица подозрительно глянула на кровать. Атлас, которым было положено покрывать постель, свернутый лежал на столе. Уборщица кинулась искать в атласе дырку от сигареты, а Калиткин подумал: «Штатское разгильдяйство. Постельное белье должно быть на виду».

В вестибюле было пусто. Из окошка администратора торчала телефонная трубка. Калиткин откашлялся и со штабной оттяжкой голоса произнес:

— Калиткин слушает.

— Машина на заставу отходит в шесть ноль-ноль от моста. Будете ехать?

— В шесть ноль-ноль буду в назначенном месте.

— Ну-ну… — совсем по-штатски сказал голос, и там положили трубку.

Ночью Калиткин лежал, вытянувшись под одеялом, руки сложены на груди. Ждал, когда повторится припадок — если начиналось, то шло несколько ночей подряд. Где-то по соседству шумела свадьба. С непостижимой страстью гремел рубоб, и голос певца наполнял азиатскую темноту. Под гром рубоба Калиткин стал думать о том, как позавидуют ему Кошурников, Гагель и хитрый бабай Музафар. Он заснул, и не было ни погони, ни взрыва. В половине шестого Калиткин поднялся, как бы вскинутый военной пружиной.

Утро было холодным. Только сейчас Калиткин сообразил, что, привыкнув к жарким пескам, он не взял в горы теплой одежды. Всякая непредусмотрительность, штатское разгильдяйство всегда очень его раздражали. Но исправить что-либо уже поздно…

Без двух шесть у моста никого не было. Река с ревом мчалась на север. Тот берег реки был уже чужой, уже заграница. В шесть ноль-ноль Калиткин увидел офицера в меховой куртке. Погон на куртке не имелось, по лицу — не меньше майора.

— Калиткин? — спросил офицер.

— Так точно.

— Ну-ну. — Голос был вчерашний.

У офицера было изрезанное морщинами, загорелое лицо — нормальное лицо пограничника, и Калиткин почувствовал доверие и облегчение.

— Как Иван Григорьевич-то? — спросил офицер.

— Не видел его давно, — вздохнул Калиткин.

— Служили когда-то вместе. — Офицер тоже вздохнул.

— Так я же с Иваном Григорьевичем!.. — обрадовался Калиткин.

Из-за поворота выполз мощный тягач.

— Что же вы, товарищ Калиткин, в пиджачке в горы? Там снег может быть! — прокричал офицер сквозь рев тягача. — Несерьезно.

Он снял куртку и протянул Калиткину. Погоны оказались, точно, майорские, и Калиткину стало совсем весело оттого, что он угадал.

— Что вы, товарищ майор. Обойдусь!

— В карманах бутерброды. Дорога дальняя, — сказал майор.

«Ах, Иван Григорьевич, товарищ полковник!» — растроганно подумал Калиткин, точно Сякин сам лично послал ему куртку и положил в карман бутерброды.

…Тягач покрутился немного по сонным еще улицам городка и потом пополз в гору. Так ему и предстояло ползти вверх всю дорогу.

«Итого», — сказал про себя Калиткин. В данном случае это означало, что они двигались к высокогорью в четыре тысячи метров. Медицина же категорически запрещала Калиткину пребывание где-либо, кроме умеренно теплых равнинных краев.

…Все началось с того, что Сякин Иван Григорьевич, тогда еще подполковник, послал въедливого старшину сверхсрочной службы Калиткина в неурочный обход вдоль границы. Он посылал его так раз или два в месяц «с целью критики и общих соображений». О придирчивой и въедливой пограничной памяти Калиткина ходили легенды. Он так и не узнал, кто были те двое, которые, видимо, знали расписание нарядов, но не знали расписания старшины Калиткина. Они решили прорваться понахалке, с оружием в руках, благо, до границы было несколько сот метров. О награждении боевым орденом Калиткин узнал в госпитале. Из госпиталя Калиткин вышел инвалидом второй группы. Подполковник Сякин уже у себя на квартире, налив в стакан крепчайшего чаю, сказал:

— Ты, Калиткин, не считай себя штатским. Считай, что в рядах.

Не в пример Ивану Григорьевичу, жена сразу Калиткина из рядов вычеркнула. У них был свой домик невдалеке от заставы, где Калиткин раньше служил. Теперь жена считала, что домик и огород надо продать и ехать на Украину, к родственникам. Калиткин, герой тайной войны, пристроится где-либо в военкомате, она — по торговле, и все пойдет хорошо. Но Калиткин отвечал:

— Обожди. Придет время — поедем.

За полгода госпиталей он пришел к выводу, что в нем теперь помещаются два человека. Первый — центральный, это и есть старшина сверхсрочной службы Калиткин, с сознанием правильности предназначения жизни. Второй же как бы облекал снаружи главного Калиткина телесной оболочкой. В настоящее время эта телесная периферия была неисправна. На пенсионном удостоверении стоял из-за этого штамп «работать запрещено». Если вдуматься — чудовищного смысла слова.

Штатская жизнь началась плохо. Жена долбила о переезде. Соседи из-за своих ставен ждали жадным глазом событий. В городе жили потомки староверов, бежавших в свое время от Екатерины в поисках обетованной «страны Беловодья». Народ прижимистый, скрытный и недоверчивый. Вначале они обсуждали орден Калиткина, потом его пенсию — сто пятьдесят рублей, точно он космонавт какой. Теперь ждали: в доме бездельный тридцатитрехлетний мужик, не может быть, чтобы все обошлось.