Александр Поповский - Они узнали друг друга

Самые опасные предрассудки и самые живучие неизменно укрывались под сенью медицины. Знаменитого Вольфа, который установил, что человеческий плод ни в яйце, ни в семени целиком не оформлен, а развивается по определенному порядку: сначала нервная система, затем мышцы и сосуды, — этого ученого свои же собратья объявили богоотступником и вынудили бежать из родной страны в далекую Россию. Лишь спустя восемнадцать лет после смерти Вольфа великое открытие его было признано наукой.

Под запретом был хинин, благодетельный для больных малярией, еретичной почиталась теория кровообращения, учение о мозге как о седалище интеллекта. О великом Ламарке Наполеон сказал, что он своими трудами бесчестит свою старость… Врач, предотвращавший родильную горячку у рожениц, и другой, подаривший миру учение о сохранении и превращении энергии, были заперты среди сумасшедших как безумцы, проповедующие бессмысленные идеи…

Обвиняемый умолк и, как человек, который вдруг понял, как много лишнего он наговорил, с виноватым видом взглянул на судей и вполголоса произнес:

— Простите… Все это к делу не имеет отношения и сказано не по существу…

— Нет, нет, — любезно проговорил судья, — это как раз по существу.

Увлеченный необычной речью, когда-либо звучавшей в зале суда, он не увидел ни гримасы недовольства молодой заседательницы, ни ожесточения, с которым она принялась что-то записывать. Неискушенный в юридических тонкостях, обвиняемый готов был поверить, что печальные повести прошлого логически связаны с настоящим и неминуемо лягут в основу судебного решения.

— Всегда так бывало, — продолжал врач, — запреты неизменно нарушались, и сами законодатели, как я полагаю, были этим довольны. Ведь по тому, как часто попирается закон, узнают о степени его пригодности. Не будь этих посягательств в прошлом, не было бы и прогресса… Покушением на закон об охране государственного строя начинались все революции. Людям, восставшим против отживших общественных форм, извечно воздвигают монументы… Всех истлевших на кострах, всех мучеников науки объявляли нарушителями людских и божеских законов… С запретами, конечно, надо считаться, но не следует увековечивать их.

Наступила долгая пауза. Пока судья размышлял, как вернуться к разбору дела и продолжать допрос, молодая заседательница опередила его.

— Насколько я вас поняла, — скорее с тем, чтобы уязвить обвиняемого, чем выяснить его мнение, заметила она, — вы предпочли бы не знать запретов, чтобы по собственному произволу хозяйничать у постели больного. Благо к ответу вас не призовут, ведь медицина — наука не точная.

В дни ранней юности заседательница мечтала быть врачом, обожала медиков и с душевным трепетом вступала в больничные палаты. Разочарованная, она с третьего курса перешла в другой институт, навсегда сохранив нелюбовь к медицинской науке.

Судья бросил на заседательницу строгий взгляд и шепотом попытался ей что-то внушить. Он все больше склонялся к мысли прервать заседание и объясниться с ней.

— Технические науки, конечно, более точны, — с усмешкой ответил обвиняемый, ища взглядом поддержку у судьи, — и не мудрено: уж больно механика проста, я сказал бы — примитивна. Сердце машины, ее мотор, имеет лишь одно назначение — быть двигателем, а лаборатория его только и способна, что преобразовывать энергию. В человеческом организме — множество моторов, все с различным назначением, и нет ни одной лаборатории, которая была бы ограничена одним родом деятельности. Ваши моторы относительно постоянны, наши сегодня во многом не те, что вчера, и завтра уже будут иными. Не механические передачи управляют ими, а химические процессы, не разгаданные еще до конца человечеством… Впрочем, мы напрасно отвлеклись от дела, — унылым тоном, столь непохожим на тот, с каким он только что перечислял прегрешения медицины, добавил обвиняемый, — я говорил уже вам, что признаю себя виновным.

— В чем именно? — спросил судья.

— В том, что заразил больного гельминтами… Это моя неудача, и я готов за нее отвечать.

— Значит, вы согласны, что сырое мясо… — начал судья и невольно умолк, заметив нетерпеливое движение обвиняемого.

— Напрасно вы придаете этому такое значение, — с легким укором произнес Лозовский. — Ученого, предложившего сырой печенкой лечить злокачественное малокровие, удостоили Нобелевской премии.

— И лечение это принято в медицине? — с неожиданным интересом спросил судья.

— Конечно.

— И у нас?

— Разумеется.

— Но в печенке, вероятно, — осторожно заметил судья, — нет бычьего цепня.

— Стоит ли нам спорить об этом? — снова оживился врач. — Собаки, которых несколько месяцев кормили мясным соком, а затем заразили туберкулезом, не заболевали. В книгах прошлого века описаны тысячи случаев излечения чахоточных сырым мясом… Полноценный белок — существенно важный материал для замены умерших тканей, он способствует усвоению витаминов, питанию организма кислородом, содействует образованию энергии и благотворно влияет на кору головного мозга. Там, где недостаточно белка, ухудшается усвоение жира и нарушается обмен…

Наступила пауза. Смущенный судья устремил вопросительный взгляд на заседателей и, не встретив поддержки, склонился над делом. Обвиняемый тем временем перегнулся к сидевшим в первом ряду женщине в меховом жакете и ее соседу, и между ними полушепотом завязался разговор. Мужчина, жестикулируя, на чем-то настаивал, врач не менее горячо возражал и о чем-то просил соседку. Судя по выражению ее лица, она не склонна была с ним согласиться и сочувственно внимала уговорам соседа.

Судья давно уже заметил, что эти люди время от времени заговаривают друг с другом, обмениваются красноречивыми взглядами и чуть слышным шепотом. Особенно неспокойно вел себя сосед молодой женщины, он не сводил с обвиняемого то встревоженного, то ободряющего взгляда и часто порывался ему что-то сказать. Судья строго заметил ему:

— Прошу вас не отвлекать обвиняемого разговорами. Вы мешаете суду.

— Это мой старый друг… — рассеянной скороговоркой ответил тот. — Мы знакомы с детства… Я ничего плохого не сделал… Меня вызвали в суд, и я жду.

— Вы кто же, свидетель? — спросил судья.

— Что-то в этом роде, — тем же небрежным тоном произнес он.

— Почему же вы здесь? — удивился судья. — Свидетели удалены из зала заседания.

Сосед молодой женщины пожал плечами и с выражением недоумения обернулся к обвиняемому и к соседке:

— Ведь я в любую минуту могу пригодиться. Меня зовут Валентин Петрович Злочевский, я патологоанатом и вскрывал труп Андросова.

Судья упустил из виду, что пригласил его на заседание. Сейчас он подумал, что в возникших затруднениях присутствие анатома может быть полезным.