Лев Лондон - Снег в июле

Привел я себя в порядок и за… думаете — телевизор? Э, нет! За книгу взялся, классиков одолеть обещал ей.

Было это на ночной смене. Стоим мы на перекрытии, а она все на луну смотрит.

— Не кажется ли тебе, Алешка, что луна за нами подглядывает?

— Нет, — отвечаю, — не кажется. А вот нужно, товарищ мастер, о растворе побеспокоиться.

Нина как посмотрела на меня! Вот честное слово, уважаемый, до сих пор забыть не могу. Только махнула рукой: «Эх, Алешка!» — и ушла в прорабскую.

Поработал я. Мы с напарником Мишкой тогда блоки устанавливали.

— Ты чего, — говорит он мне, — все на небо смотришь? Так и вниз полететь можно.

— Посмотри, Миша, на луну.

— Смотрю.

— Как она? Подглядывает за нами?

Мишка только плечами пожал:

— Спокойная.

Когда через час Нина Петровна снова пришла на монтаж, я сказал ей:

— Напрасно, товарищ мастер, обиделись на меня. Вон Миша Стронин в вузе заочном учится, тоже на луну смотрел, не подглядывает она.

Нина Петровна помолчала, ну, минуту, не меньше!

— Алешка! Я от вас скоро ухожу. Знаешь?

— Знаю.

— Хороший ты парень, только культуры маловато. Если я тебя о чем-то попрошу, выполнишь?

— Обязательно, Нина Петровна. Стыки блоков хорошо заполнять…

— Нет, Алешка, не то. Ты что по вечерам делаешь?

Понравился мне вопрос: интересуется, значит, мною. Объяснил: в кино хожу, телевизор смотрю… Она все на меня смотрит. Ну, говорю, бывает и другое, не без этого…

Рассмеялась. Потом снова серьезно:

— А книги, Алешка?…

— Врать не хочу.

— Обещай вечером книги читать — классиков. Очень прошу тебя, Алешка.

Не видели вы, уважаемый, Нину Петровну Кругликову? Нет?.. Жалко. Эх, глаза у нее голубые, большие. Как посмотрит!.. Обещал я. Только попросил ее, так сказать, руководить мною.

Она рассмеялась:

— Нет, свет мой, Алешенька, руководить тобою не буду. Сам читай, когда прочтешь Толстого, Чехова, Алексея Толстого, Куприна, позвони.

Вот так, уважаемый, читаю. Сегодня у меня А. Толстой «Хромой барин». Читали?

Ночью снилась мне стройка. Будто пропустил бригадир эти самые проклятые анкера. Привезли на стройку колонны, монтировать нельзя. И все так ясно, как наяву: прибежал главный инженер наш, за голову схватился, кричит тонким голосом. Бригадир стоит, чуть ли не плачет…

Проснулся, глянул на часы — только пять. Во дворе еще тихо, все спят. И вдруг вскочил с постели, быстро по лестнице вниз. На улицу бегу.

«Куда ты бежишь, Алексей Васильевич?» — на ходу спрашиваю себя.

И словно другой человек во мне сердито отвечает: «Нужно». А ноги на стройку заворачивают.

«Постой, — говорю себе, — при чем тут стройка? Ты ведь там уже не работаешь». «Не лезь не в свое дело».

«Как это не лезь? — возмущаюсь я. — На стройке тебе делать нечего».

Тот, сердитый, во мне молчит, только бегу я все быстрее. Собака какая-то увязалась за мною. Вот уже «Голубой залив» показался, лужа на мостовой, она никогда почему-то не просыхает, ворота стройки. Осторожно вхожу. Тихо, никого нет. Сняли, наверное, третью смену. Бегу к фундаментам: подготовку сделали, уже и сетку арматурную поставили. Значит, утром бетонировать будут, а анкеров нет. Заволновался я очень, к прорабской — дверь на замке. Что делать? Тут вспомнил, что ключ раньше клали мы под нижнюю ступеньку. Просунул руку — есть! Ну что вы думаете? Лежит чертеж на столе, стоит у стола теодолит, и записка приколота: «Алексей Васильевич! Бетонировать начнем в 8 утра. Разбивку сделай до 7.45. Бригадир Волошин В. И.» И все. Никаких просьб, никаких подхалимных обращений. Ведь могли бы написать так: «Уважаемый А. В.! Не оставьте нас в беде, сделайте, пожалуйста, разбивку анкеров. Век будем вам благодарны» — и прочая, и прочая. А тут — «сделай до 7.45».

Почему так? Не знаете? Эх, уважаемый, не строитель вы. Если б были прорабом, монтажником или бригадиром да поработали бы в жару, ветер, дождь, в мороз — все бы поняли. Народ у нас подбирается особый: если вы склочник или бузотер какой, вмиг вас стройка выгонит; если трудностей боитесь, сами уйдете. Ну, а если человек вы стоящий, закалит она вас и поймете ее главный закон: «Нужно — значит, должно быть сделано, и никаких антимоний».

Несведущие люди говорят, что грубая она, специальность строительная, что лучше на автозаводе, к примеру, работать. Был я там. Стоят у конвейера девушки и парни, целый день гайки крутят. И крыша над ними от дождя, и стены от ветра, и отопление, и вентиляция, и чего только нет! Художники и психологи — есть и такая специальность — месяцами, да что месяцами, годами думают, в какой цвет стены и потолок раскрасить, чтобы девушкам этим и парням веселее, приятнее, значит, было работать. Смех один! А у нас потолок всех цветов: и голубой, заглядение одно, как глаза у Нины Петровны, и белый, и серый, и черный бывает. Пусть они, психологи, нам цвет неба запроектируют…

Спросил я на конвейере у одного парня, здоровый такой, крепкий:

— Ты что же, милый, целый день так шарики крутишь?

Он удивился:

— Какие шарики?

— Простите, — говорю, — верно, не шарики, а гаечки?

Он вежливо так:

— Да, кручу. Если б вы не экскурсантом были, я бы ответил, как полагается. Но раз к нам в гости пришли, то помолчу для начала. Разве вам экскурсовод не объяснил: для того чтобы мы «шарики», как вы говорите, крутили, семьдесят тысяч рабочих в других цехах на прессах штампуют кабины, варят сталь, на автоматических линиях изготовляют двигатели… Понял ли ты, дубина, то есть, простите, товарищ экскурсант, что это и есть техническая революция: мы шарики крутим, а в конце конвейера готовый автомобиль сходит.

Тут звонок раздался — обеденный перерыв. Пригласил меня парень в столовую. Там тоже конвейер, за двадцать минут пообедали.

— Что сейчас? — спросил я.

— Книжку почитаю, — отвечает парень.

Вернулся в цех, сел за столик и книжку вынул.

У нас на стройке все по-другому. Как говорила Нина Петровна, мы на передовой. А тот, кто на передовой, имеет право требовать… Вот почему бригадир Волошин В. И. и писал мне не слезные просьбы, а по-деловому: «Разбей анкера!» — и все. Вижу, хотите вы спросить, почему тогда ты, товарищ Кусачкин, ушел со стройки? Не спешите, уважаемый, в конце записок все станет ясно.

Провозился я на стройке часика полтора, не меньше. Дело это не простое, с теодолитом работать. Его устанавливать в рабочее положение минут двадцать нужно. Наметил места анкеров, металлические штыри забил. А к последнему штырю записку вязальной проволокой прикрепил такого содержания:

«Бригадиру Волошину В. И.

Согласно Вашей просьбе сделал разбивку. И больше ко мне не приставайте. Потому как сейчас я заказчиком работаю. Не забудь, Василий Иванович, вверху анкера не добетонировать, чтобы игра была.