Мирмухсин Мирсаидов - Молнии в ночи [Авторский сборник]

— Бог даровал ей избавление от недуга!

— Бог… Ваш бог — невежество. А невежество не спасает, оно способно погубить человека! Ладно. Больше я не позволю вам путать в свои темные дела мать и брата. Али нашел работу по душе, семью… Он на верной дороге, и уже не свернет с нее, как вы ни старайтесь! И поссорить нас вам теперь не удастся. Правда, Али?

— Сынок, сынок, — вмешалась Джахан-буви. — У нас нынче радость, уж ты не омрачай ее. Ишь, разошелся! А докторам я бы и сама сказала: рахмат, дорогие, спасибо, тысячу раз спасибо!..

Буриходжа метнул на старуху злобный взгляд, от бешенства у него вздулась шея, как у змеи. Но он и сам чувствовал, что яд его слов уже не имеет прежней одурманивающей силы…

Халниса-хола, ходившая проведать Буриходжу, вернулась домой, запыхавшаяся от быстрой ходьбы:

— Сынок, собирайся, отец занедужил… Лежит совсем один. Надо известить его детей и Валиджана.

Вскоре родные уже входили в запустелый двор Буриходжи, заросший кустарником, из которого делают веники: его так и называют — «супурга», веники. Тощий кот, нежившийся под одним из кустов, при их появлении сердито фыркнул и скрылся.

Они прошли через айван в комнату, где лежал Буриходжа. На дверях остальных комнат висели замочки, замки, замчища…

Окна в доме были занавешены старым тряпьем. В комнате царил полумрак, в ней теснились вещи, воздух — затхлый, спертый… Все это делало ее мрачно-неуютной. Казалось, Буриходжа собрал сюда скарб со всего дома. Возле сандала, на циновках, валялся древний домотканый палас. Кошмы и курпачи, прежде разостланные на полу, были свалены в кучу в одном из углов. Новые курпачи, одеяла, паласы высились мягкой бесформенной грудой на двух больших сундуках, притулившихся в комнатной нише. На многочисленных полках была беспорядочно расставлена медная и фарфоровая посуда. Тут же, в комнате, находились занесенные с айвана самовар, ведра, чайдиш… А на маленьком столике сиротливо ютились алюминиевая кружка да треснувшая пиала, скрепленная проволокой.

Буриходжа лежал посередине комнаты на ветхом, дырявом матраце. Он метался в жару, старый халат, которым он был укрыт, сполз с него, открыв грязную рубаху…

Халниса-хола, войдя в комнату, поспешила распахнуть окно. Она соорудила из новых курпачей и одеял постель, хотела было перенести на нее Буриходжу, но он крепко ухватился за свой матрац, беспокойно застонал, забормотал что-то, лицо у него сморщилось, дыхание стало прерывистым, тяжелым… Халниса-хола попыталась отцепить его руки от матраца — куда там! Он держался за матрац мертвой хваткой, губы задергались еще беспокойней.

Халниса-хола недоумевающе, с соболезнованием смотрела на мужа, потом покачала головой:

— Нельзя же его так оставлять. Не дай бог, еще зайдет кто-нибудь. Ишь, как матрац-то скомкал. Небось, лежит, как на булыжниках. И сам измучился и людей стыдно…

— Вы же видите, мама, — сказал Алиджан, — он и дотронуться до себя не дает, сразу корчиться начинает…

Решили вызвать врача. Тот не заставил себя долго ждать и, осмотрев Буриходжу, велел немедленно везти его в больницу. Когда Буриходжу подняли, чтобы уложить на носилки, вместе с ним стал подниматься и матрац. Алиджан наступил на матрац ногой, но Буриходжа так крепко вцепился в него обеими руками, что и сам вместе с матрацем снова оказался на полу. Халниса-хола что-то шепнула сыну, он усмехнулся, не обращая внимания на стоны отчима, силой оторвал его пальцы от краев матраца. Только после этого больного удалось вынести на носилках из дому. Валиджан отправился с ним в больницу. Алиджан вытащил во двор зловонный матрац, и только собрался выбросить его на помойку, как матрац с треском разодрался и из него посыпались на землю пачки денег. Алиджан остолбенел… Он позвал мать, других родственников. Ошеломленные, они теснились вокруг разорванного матраца. Алиджан распорол его от края до края — из войлока, которым он был набит, вывалились пачки новеньких ассигнаций, перевязанных шпагатом.

— Денег-то!.. — растерянно сказал Алиджан. — И не сосчитать… — Нечего сказать, шикарное у отца было ложе! То-то он так за него цеплялся…

Жены Буриходжи оторопели при виде этого богатства, которое Буриходжа так тщательно ото всех скрывал. Вазирхон стояла бледная, как полотно, у Халнисы-хола потемнело в глазах, она села на землю, стала царапать себе лицо, всхлипывая и причитая:

— Ой-бой!.. Ограбил он меня, обездолил! Каждый год заставлял продавать алычу, урюк, яблоки, а деньги себе забирал… Потом продал половину моего сада, выручку тоже прикарманил. А мне за всю жизнь нового платья не купил! Ох, я, несчастная…

На шум прибежала соседка. Вместе с Вазирхон они собрали рассыпанные на земле пачки денег, снова запихнули их в матрац. Соседка бормотала:

— Говорят, крысы крадут зерно, тащат его в свои норы, там у них целые закрома! Вот и сосед, ровно крыса, складывал один к одному рубли да червонцы. В первый раз повстречала человека, спящего на деньгах!

— Верно, хола, — с презрением сказал Алиджан. — Он и есть крыса!..

Халниса-хола продолжала сидеть на земле с бессмысленно вытаращенными глазами. Она никак не могла взять в толк, что же происходит вокруг. Словно сквозь туман видела двор, людей, этот злополучный матрац…

Алиджан брезгливо взялся за угол матраца:

— Отнесем его в комнату. Пусть подавится своими деньгами! Нечестно нажитое добро никому еще не приносило счастья.

Буриходжа, едва придя в себя, забеспокоился о своих деньгах. Когда к нему в больницу пришла Халниса-хола, он первым делом кинулся расспрашивать, куда подевали матрац. Халниса-хола, не желая волновать больного, отвела глаза, проворчала:

— Кому он нужен, ваш вонючий матрац! Этой рухляди на помойке место.

Буриходжа подскочил в постели, выпучил глаза, язык ему не повиновался. Халниса-хола поспешила его успокоить:

— Я затолкнула его в нишу.

Буриходжа облегченно вздохнул. Строго наказал жене:

— Гляди, никого к нему не подпускай! А то, и правда, выбросят. Рухлядь, рухлядь… Я к нему привык, — он даже хихикнул. — Оба мы старые… А старый друг лучше новых двух.

Спустя несколько дней после выздоровления Буриходжа заявился к Халнисе-хола. Увидев сидевшего на айване Алиджана, удивился:

— Ты что же не на работе?

— Я во вторую смену.

Буриходжа поздоровался с женой, занятой шитьем, подсел к Алиджану, тяжко вздохнул:

— Ох-хо, трудные наступили времена… Расходы — с дом, доходы — с песчинку.

— Туго, значит, с деньгами? — с иронией спросил Алиджан. — Совсем обеднели?

Буриходжа, не учуяв в его словах подвоха, покорно согласился:

— Туго, сынок, туго… Еле концы с концами свожу. Хоть ты бы помог…