Евгений Петров - Золотой Теленок (полная версия)

Пассажир, с интересом следивший за действиями человека-парома, вежливо снял фуражку с белым верхом, какую по большей части носят администраторы летних садов и конферансье, и сказал:

– А есть в городе, кроме вас, еще какие-нибудь перевозочные средства? Механические экипажи? Таратайки? Конно-железная городская дорога? Метрополитен?

– Ничего нету, – ответил верзила, подумав. – То есть извозчики есть. Это верно. Только сюда они не заезжают. Глу­боко.

Через несколько минут дружественной беседы выяснилось, что в городе Арбатове есть даже и прокатный автомобиль, но в него уже два месяца никто не садится.

– Боятся, – сказал человек-паром с насмешкой.

Больше ничего от человека-парома приезжему добиться не удалось.

Он откозырял своему собеседнику и, помахивая саквояжем, вознамерился переправиться через площадь собственными силами. С брезгливостью кошки, которая боится промочить лапы, приезжий прошелся по краю великих грязей и отступил. Как видно, он дорожил своими столичными башмаками и белыми теннисными брюками, облекавшими его могучие плебейские ноги. Верзила следил за ним равнодушным взглядом.

– Значит, погибать? – сказал приезжий. – Что ж! Таковы суровые законы жизни. Гражданин! Считайте меня своим клиентом!

– Поедем? – спросил человек-паром, оживляясь. – Две копейки перевоз. И за сундучок копейку.

– Это за ручной-то багаж? Копейку? Ну ладно, ладно, вези.

Взбираясь на скользкие каменные плечи верзилы, приезжий озабоченно осведомился:

– Горючего хватит?

Верзила вдруг захихикал и, прижав к животу ноги пассажира, поскакал через болото. Пассажир клонился то влево, то вправо, оберегая брюки от трефовых грязевых шлепков.

– Эй ты, корабль пустыни! – кричал он. – Потише! Не пассажиры для транспорта, а транспорт для пассажиров!

Смущенный этими высокопарными возгласами, арбатов­ский корабль пустыни замедлил ход. Это позволило пассажиру спокойно оглядеться.

Он увидел городок, поместившийся в зеленых рощах, увидел десятка полтора серых, голубых и красно-белых звонниц, бросились ему в глаза золотые с чернью церковные купола и флаг клубничного цвета, трещавший над официальным зданием. Удовлетворенный осмотром, он снова обратился к своему экипажу:

– Ну, тащися сивка пашней десятиной, выбелим железо о сырую землю!

И уже на сухом берегу, именовавшемся Бульваром Молодых Дарований, приезжий воскликнул:

– За неимением передней площадки схожу с задней. В Москве за такие штучки виновного предают огненному погребению, но у вас, я думаю, такого делячества еще не наблюдается.

На этом он и расстался с арбатовским рикшей, выдав ему весь наличный капитал – двенадцать копеек.

Почти на всех скамьях Бульвара Молодых Дарований сидели одинокие девушки с раскрытыми книжками в руках. Лоскутные тени падали на страницы книг, на желтые локти и на трогательные провинциальные челки. Когда приезжий вступил в прохладную аллею, на скамьях произошло некоторое движение. Девушки, прикрывшись книгами Ляшко, Бичер-Стоу и Сейфуллиной, бросали на приезжего трусливые взгляды. Он проследовал среди бульварных читательниц парадным шагом и вышел к зданию горисполкома. Через две минуты он уже стучался в дверь кабинета председателя.

– Куда? Куда, товарищ? – спросил его секретарь, сидевший за столом, рядом с дверью. – Вам зачем к председателю? По казенному делу или по личному?

Если бы приезжий был неопытным визитером госучреждений, он, вероятно, поспешил бы заявить, что прибыл по срочному казенному делу. Но он был человеком дошлым и точно знающим систему обращения с секретарями правительственных, хозяйственных и общественных организаций.

– По личному, – сухо сказал он, не оглядываясь на секретаря и засовывая голову в дверную щель. – Здравствуйте, товарищ председатель.

И очутился с глазу на глаз с председателем горисполкома.

– Вы меня узнаете?

Председатель, черноглазый, большеголовый человек в синем пиджаке и таких же брюках, заправленных в сапоги на высоких скороходовских каблуках, посмотрел на посетителя довольно рассеянно и заявил, что не узнает.

– Неужели не узнаете? А между тем многие находят, что я поразительно похож на своего отца.

– Я тоже похож на своего отца, – нетерпеливо сказал председатель, – вам чего, товарищ?

– Принимаю ваши слова, как отдаленное приближение к шутке, – быстро ответил посетитель. – Я сын лейтенанта Шмидта.

Председатель смутился и приподнялся. Он сразу вспомнил знаменитый облик революционного лейтенанта с бледным усатым лицом и в черном плаще с бронзовыми львиными застежками. Пока он собирался с мыслями, чтобы задать сыну черноморского героя приличествующий случаю вопрос, посетитель присматривался к меблировке кабинета взглядом ломбардного оценщика.

Когда-то, в царские времена, меблировка присутственных мест производилась по трафарету. Выведена была особая порода казенной мебели. За время революции эта порода почти исчезла, и секрет ее был, как видно, утерян. Стало неизвестно, как нужно обставлять помещения должностных лиц, и в служебных кабинетах появились предметы, считавшиеся до сих пор неотъемлемой принадлежностью частной квартиры. В учреждениях появились ореховые адвокатские диваны с зеркальной полочкой для семи фарфоровых слонов, которые якобы приносят счастье, горки для посуды, этажерочки, раздвижные кожаные кресла для ревматиков и голубые японские вазы. В кабинете председателя арбатовского исполкома, кроме обычного письменного стола, находились два пуфика, обитых полопавшимся розовым шелком, полосатенькая козетка, атласный экран и зеркальный славянский шкаф грубой рыночной работы.

«А шкафчик-то типа „Гей, славяне!“, – подумал посетитель, – тут много не возьмешь. Ну, ничего. Червонец – тоже деньги!»

– Очень хорошо, что вы ко мне зашли, – сказал председатель растерянно. – Вы, вероятно, из Москвы?

– Разумеется, – ответил посетитель, разглядывая козетку и все более убеждаясь в том, что финансовые дела исполкома плохи. Он предпочитал исполкомы, обставленные дорогой шведской мебелью.

Председатель хотел было задать вполне законный вопрос о цели приезда лейтенантского сына в Арбатов, но неожиданно для самого себя сказал:

– Церкви у нас замечательные. Тут уже из Главнауки приезжали, собираются реставрировать. Скажите, а вы-то сами помните восстание на броненосце «Очаков»?

– Смутно, – ответил посетитель, улыбаясь, – мне тогда шел только пятый годик.

– Простите, как ваше имя?

– Николай. Николай Шмидт.

– А по батюшке?

«Плохо дело, – подумал посетитель, – может быть, здесь уже побывал какой-нибудь внук Карла Маркса, и председатель стал человеком опытным».