Анатолий Чмыхало - Половодье. Книга вторая

— Рано, — определил Мансуров. — Кажется, тут есть что выпить.

Они прошли в буфет. У столиков тоже было людно. Пришлось ждать. Наконец, дородный официант принес им бутылку коньяку и по бутерброду. У Мансурова дрожали руки, когда он разливал вино по рюмкам.

— Давно не пил ничего похожего, — признался поручик. — У нас больше самогон, живем в дыре.

— Мы завтра прихватим коньяку на дорогу. У меня есть деньги, — пообещал Владимир.

Офицеры распили еще бутылку и покинули буфет навеселе. К этому времени конкурс начался. Смуглая большеглазая девица лет двадцати-двадцати двух кокетливо подняла на эстраде подол короткого синего платья, чтобы зрители — главные судьи конкурса — увидели ее ляжки. Сад ревел от восторга. Слышались громкие замечания знатоков. Ноги девицы определенно нравились публике, которая разглядывала их пристально, похотливо.

— Это не по мне, — коротко заключил Мансуров. — Мне бы что-нибудь посущественней. У тебя нет знакомых девочек?

— Найдем!

— Ты мне нравишься, подпоручик. Не станем же терять дорогих минут.

Они долго шли по вечернему городу, который грохотал экипажами, стучал подковами о мостовые, лился толпами прохожих по Атамановской. Затем покружили у конного базара и попали на тихую Лагерную улицу.

— Здесь, — показал Владимир на небольшой домик с мезонином.

Сквозь закрытые ставни просачивался слабый свет. Кто-то внутри как бы нехотя играл на гитаре. Решительно шагнув к окну, Владимир постучался.

— Кто там? — гитара смолкла.

— Открой, Дуся!

— Я не Дуся. Она в деревню уехала, — ответил тот же хриплый женский голос.

— Хватит тебе. Это я, Володя!

Снова заиграла гитара. Владимир постучал еще раздраженнее и настойчивее:

— Откройте.

Тогда в сенях хлопнула дверь и на дворе прогремел густой бас:

— Отчаливай! Не видишь разве, что твоя Дуся занята. За всю ночь оплочено! Иди к Гурьихе, напротив живет.

Искать Гурьиху не пришлось. Ее девочки поджидали гостей у ворот и слышали весь разговор. Они стайкой бросились к офицерам, повесились на них и, наигранно хохоча, повели в дом.

Мансуров и Владимир возвращались в гостиницу «Россия» на рассвете. Утро дышало холодом. На улицах все так же суетились крысы. Владимир глядел на них и брезгливо морщился. Заметив это, Мансуров сказал:

— А мне нравятся крысы. Они очищают землю от трупов, они обгладывают расстрелянных большевиков. Мы тоже крысы в некотором роде: освобождаем Россию от большевистского духа.

Станция Омск по захламленности не уступала городу. Наоборот, здесь было еще больше грязи. Бесконечные вереницы вагонов служили людям жильем. В вагонах вместе с семьями военных и штатских чиновников в невообразимой тесноте находились козы, куры. Коридоры между поставленными на прикол составами были залиты помоями. Сквозняки носили тяжелые запахи скотских и человеческих испражнений.

Только три пути могли принимать поезда. На одном из них стоял длинный эшелон чехословаков. Они спешили во Владивосток, где погрузятся на пароходы и уплывут в свою Чехию.

Эшелон пришли провожать омские барышни и молодые женщины. Среди уезжающих у них были хорошие знакомые, женихи и мужья. Чешским офицерам командование разрешило брать с собой русских жен. Пожитки этих счастливых красавиц грузили в первоклассные пассажирские вагоны, предназначенные для начальства.

Мансуров и Владимир явились на вокзал за час до отхода эшелона. На перроне их остановил чешский часовой:

— К поэзду подходить нэльзя!

— У нас есть пропуска, — спокойно возразил Мансуров.

— Обращайтэсь к комэнданту.

Щеголеватый комендант станции поручик Рудницкий провел их к начальнику эшелона чешскому капитану. Тот приветливо закачал головой.

— С пропуском ехать можно, — согласился он. — Вы постоите пока на перроне, а мы придумаем, куда определить вас.

Капитан чисто говорил по-русски. «Наверное, наш, — заключил Мансуров. — От войны в чужую страну убегает, сволочь».

Офицерских жен тоже не подпускали к эшелону. Они веселыми кучками держались на перроне, ожидая, когда их, наконец, пригласят в вагоны. Паровоз уже стоял под парами.

Но радостное настроение жен сменилось разочарованием. Оказывается, в вагонах нет места и до станции Ярки им придется ехать в теплушках, стоящих на соседнем пути. А там дают чехам дополнительные пассажирские вагоны. Вот тогда и соединятся женщины со своими мужьями. Сейчас же они должны сесть в теплушки, которые прицепят к составу. Об этом им сообщил один из чешских офицеров, тут же подошедший к Мансурову и Владимиру.

— Вы поедете в чудэсном обществе женщин. Разумеэтся, до станции Ярки.

— И за то спасибо! — сказал Мансуров, весело взглянул на Владимира и кивнул в сторону теплушек.

Женщины, шумно переговариваясь, без стремянок влезали в вагоны. Привычные к комфорту возмущались:

— Здесь не на что присесть!

— Потерпите, девоньки, тут всего четыре часа езды. Как-нибудь уж стоя доедем, — отвечали неприхотливые. — В Чехию едем! Господи!

— Вы с нами? — хором обратились к Мансурову. — Не боитесь, офицерики, что зацелуем?

— Ничего. Стерпим как-нибудь, — заулыбался тот.

— Они за адъютантов к нам приставлены!

— Или бабок. Вдруг какая рожать надумает! — шутили женщины.

Над вагонами вольно пронесся паровозный гудок. Лязгнули буфера, эшелон двинулся. Кое-кто из провожающих замахал на перроне руками.

— Дурные! Чего прощаются-то, когда поезд дойдет до стрелок и вернется! — раздался в теплушке насмешливый голос.

Но поезд вышел за семафор, прибавил ходу и скрылся из виду. Минуло пять минут, десять, а он все не возвращался.

— Вылазь, барышни. Приехали! — крикнул Мансуров. — Тут вам и Чехия, и Словакия.

— Что?

— Почему вылазить?

— Ой, девоньки, обманули нас проклятые чехи! — заголосила бойкая бабенка.

Теплушки взревели.

— Да у меня все добро уехало, — всплеснула руками одна из жен.

— У всех там чемоданы и ящики!

Слабонервные упали в обморок, но на них никто не обращал внимания, и они вскоре сами отошли.

— Давайте догонять эшелон!

— Догонишь теперь! Держи карман пошире — вернешь пожитки!

— Вот так номер! — растерянно проговорил Владимир. — Уехали!

— Пойдем к Рудницкому. Это же черт знает что! — запальчиво бросил Мансуров.

За спиной — отчаянный визгливый голос:

— Девоньки, лови офицеров, которые с нами!

— Бей их! Они с чехами сговорились обмануть нас несчастных.

— Пришли к нам, чтобы мы поверили! Хватай, бей их!

Разъяренные, подбирая юбки, спотыкаясь и падая, лавиной хлынули из теплушек. Мансуров, услышав позади дикий бабий рев, круто повернулся и яростно сверкнул глазами.

— А ну, прочь, суки. Перестреляю! — и выхватил из кобуры пистолет.