Василий Шукшин - Я пришёл дать вам волю [сборник]

Степан подошел ближе к костру... Два в дым пьяных казака, обнявшись, беседовали.

– Ты мне ее покажь... Покажь, ладно?

– Ладно.

– Не забудь только, ладно? Покажь, не забудь...

– Кого?

– Эту-то...

– A-а. Не, она для нас – тьфу!

– Кто?

– Эта-то, Манька-то.

– Какая Манька?

– Ну, эта-то!

– A-а. А мы ее обломаем...

– Кого?

– Ну, эту-то...

Степан постоял, послушал, усмехнулся и пошел дальше.

Прекрасен был этот рассветный час золотого дня золотой осени. Свежий ветерок чуть шевелил листья вербы и тальника. Покой, как сонная лень, покой держал землю. Вся она, не такая уж необъятная, нежилась еще в ладонях покоя. Скоро проснутся люди... Опять – в суете, в словах – явится важность людей, но вот сейчас-то, когда такой покой, – так это все неважно, вся эта суета, слова... Даже смешно.

Степан вошел в землянку, где поселились Иван Черноярец со Стырем: эти двое постоянно ругались, но и постоянно – молча – дружили, всегда жили вместе.

Иван легко отнял голову от кафтана, служившего ему подушкой. Спросил встревоженно:

– Что?

– Ничего, погутарить пришел.

Степан глянул на спящего Стыря, присел на лежак к Ивану.

– Вчерась я сон чудной видал, Ваня: как вроде мы с отцом торгуем у татарина коня игренева. Хороший конь!.. А татарин цену несусветную ломит. Мы с отцом и так, и эдак – ни в какую. Смотрю я на отца-то, а он мне мигает: «Прыгай-де на коня и скачи». У меня душа заиграла... Я уж присматриваю, с какого боку ловчей прыгнуть... Хотел прыгнуть, да вспомнил: «А как же отец-то тут?!» И проснулся.

– Было когда-нибудь так? – спросил Иван, превозмогая похмельную боль в теле: весь день хворать будет Иван.

– С отцом – нет, с браткой Иваном было. Послал нас как-то отец пару коней купить, мы их силком отбили, а деньги прогуляли. Отец выпорол нас, коней возвернул...

Ивану еще и жалко, что недоспал. Зевнул.

– Ты чего пришел-то: сон рассказать?

Степан долго молчал, сосал трубку, смотрел вниз.

– Утро ясное, – сказал он вдруг. – Не в такое бы утро помирать. А? – и глянул на есаула пытливо и весело.

– О!.. – удивился Иван. – Куда тебя уклонило. Это мне седня про смерть-то надо... Перестарался вчерась... дурак.

– Вот чего... – Степан сплюнул горьковатую слюну. – Прибери трех казаков побашковитей – пошлем к Никону, патриарху. Он в Ферапонтовом монастыре сидит: их с царем мир не берет. Не качнется ли в нашу сторону...

– Какой из попа вояка! – удивился Иван.

– Не вояка надобен – патриарх. Будет с нами, к нам народишко легче пойдет. А ему, думаю, где-нибудь тоже заручка нужна. Можеть, качнется – он злой на царя. Пускай скажут: мы его истинно за патриарха чтить будем. Прибери, кто сумеет...

– Приберу, есть такие.

– Пошли их потом ко мне: научу, как говорить. Письма никакого не писать, но чтоб казаки надежные были, крепкие. Могут врюхаться – слова бы не вымолвили ни с какой пытки.

– Есть такие.

– Ишо пошлем в Запороги – к Ивану Серику. Туда с письмом надо, пускай на кругу вычтут, всем.

– Тада уж и к Петру Дорошенке...

– К Дорошенке? Подумать надо... Хитрый он, крутится, как уж на огне... Посмотрим, у меня на его надежи нет. Еслив надо свою выгоду справить – справит, не задумается. Серко, тот надежный...

– Тимофеич, пошли меня к патриарху, – сказал вдруг Стырь, поднимаясь со своего лежака. – Я сумею, вот те крест, сумею. Ишо как сумею-то!

– Ты не спишь, старый?

– Нет. Пошлешь?

– Пошто загорелось-то?

– Охота патриарха глянуть... Мне один бегун рассказывал про Никона: эт-то тебе не...

– Чего в ем? – поп и поп.

– Самый высокий поп!.. Много я всякого повидал, а такого не доводилось. Пошли. Я с им про веру погутарю. Он вишь чего затеял-то?..

– Опасно ведь... схватить могут: Никона стерегут. А схватют, милости не жди: закатуют. Охота на дыбе дни кончать? Они вон какие хорошие, дни-то. Выйди, глянь-ка – сердце радуется.

– Ну, кому-то и на дыбе надо кончать... Я пожил. И дней повидал всяких... А Никон бы нам... ой как сгодился бы! Я его склоню! У меня тоже к вере подвох есть.

– Охота – иди. По путе проведайте про Ларьку с Мишкой – где они? Болит у меня за их душа. Зря отпустили, не надо было. Я виноватый...

Замолчали. Долго молчали.

– Досыпайте, – сказал Степан. Поднялся и пошел из землянки.

– Думы одолели нашего атамана, – сказал Иван.

– Думы... – откликнулся Стырь. – Думы – они и есть думы.

– И тебя одолели? – Иван сидел пасмурный, гадал: удастся ему еще заснуть или подниматься тоже да идти по делам. – Чего тебя-то одолели?

– Меня-то чего? Меня не так уж... А охота мне, Ванятка, патриарха глянуть – прям душа заиграла...

– Да зачем он тебе?

– А дьявол его знает, охота глянуть, и все. По спине его охота похлопать: «Ну что, мол, владыка?» У его, видать, тоже какой-то подвох к вере. Он ведь мно-ого знает, Ваня... Ох, я бы с им погутарил!

– Гляди ты! – зачесалось. Спи пока, а то у меня голова, как кадушка рассохлая, разваливается. Лишка взял вчера. Ничего хоть не болтал сдуру?

– Нет. Все же схожу я к патриарху, Иван. Все равно зиму без толку сидеть будем. Схожу. Будет у меня под конец жизни хоть одно... праведное дело. Прям как по обету схожу.

– Спи пока. Дай маленько очухаюсь... Можеть, сосну ишо.

Степан ушел на берег реки, сел.

Солнце выкатилось в чистое небо... Первые лучи его ударили в вербы; по острову вспыхнули большие желтые костры.

Далеко отсюда думы Степана... Может, в Ферапонтовом монастыре, может, в Запорожье, может, в Москве... Думы одолели атамана, правда. И охота додумать их да вздохнуть бы легко... Еще в Черкасске думы – вовсе рядом, а тут темень полная, не знаешь, чего ждать.

Сзади к нему неслышно подкрался Афонька и крикнул над ухом, пугая. Степан как бы скачком вымахнул из своих дум... Аж вздрогнул.

– Ах ты, черноглазик!.. Напужал, – Степан показал место рядом: – Садись. Чего рано так?

– Я завсегда так, – сказал Афонька, улыбаясь.

– Не спится?

– Выспался.

– Мать чего делает?

– Поись варит.

– Мгм. Ты сны умеешь отгадывать?

Афонька выкатил на отчима черные свои, прекрасные маслины:

– Сны?

– Ну? Бабка не учила?

– Нет. А ты сон, что ль, видал?

– Видал. Будто мы с отцом моим поехали коня торговать, поглянулся нам обоим один конь, отец мне мигает: «Прыгай и скачи». Я уж и хотел прыгнуть, да подумал: «Ну, уеду, а как же он тут?» И проснулся. Даже жалко, что проснулся, – надо бы доглядеть...

– Не купили?

– Не купили... Да, вишь, я и не знаю, как дальше-то... Вот втемяшился этот сон – хожу и все думаю...

– Спроси бабку Говоруху.

– Да бабку-то... Нет, бабка в таких делах не знает. А сон непростой, чую. Думаю так: вот скочим мы на коней – умахали. А как же вы тут?

– Мы? – не понял Афонька. – Кто?..

– Ну, вы... Ты вот, матеря твоя, бабка – да много! – Степан посмотрел на мальчика, тронул его воробьиное колено, ощупал ладошкой дорогое слабенькое тело сынишки. – Чижолую я тебе загадку загадал – не по росту. Иди скажи матери: иду. Поедим сядем.