Василий Шукшин - Я пришёл дать вам волю [сборник]

– Чего такое? – спросил Ермил.

– Поясница чего-то... разломило всего. Полежать надо.

Казаки переглянулись между собой.

– Пускай полежит, – молвил могучий старик-хозяин. – Я его травкой здесь отхожу. Я знаю, что это за болесть.

Фрол, улучив минуту, сунулся к Стеньке:

– Чего ты задумал?

– Молчи.

– Отравит он тебя, Стенька... Или пришибет ночью. Поедем.

– Молчи, – опять сказал Стенька.

Казаки уехали.

Стенька догнал их через два дня... Много не распространялся. Сказал только:

– Полегчало. Прошла спина...

– Как лечил-то? – заулыбались казаки. – Втирал? Али как?

– Это – кто кому втирал, надо спросить. Оборотистый казак, Стенька... Старик-то ничего? Облапошили?

– Они ушли, – непонятно сказал Степан. – Вместе: и старик, и...

– Куда? – удивились казаки.

– Совсем. В лес куда-то. Старик заприметил чего-то и... ушел. И Аганьку увел с собой. Вместе ушли.

– Э-э... Ну да: что он, смотреть будет? Знамо, уведет пока – от греха подальше.

– Ну вот, взял согнал людей... Жили, никому не мешали, нет, явился... король-королевич. Надо было!

Поругали Стеньку. И поехали дальше.

Стенька, однако, долго был сам не свой: молчал, думал о чем-то, как видно, тревожном. Казаки его же и отговаривать принялись от печальных мыслей:

– Чего ж теперь? Старик не пропадет – весь лес его. А ее увести надо, конешно: когда-никогда она взбесится.

– Не горюй, Стенька. А, видать, присохло сердчишко-то? Эх, ты...

Только в монастыре догадались казаки, что у Стеньки на душе какая-то мгла: старики так не молились за все свои грехи, как взялся молить Бога Степан – коленопреклонно, неистово.

Фрол опять было к Стеньке:

– Чего с тобой? Где уж так нагрешил-то? Лоб разобьешь...

– Молчи, – только и сказал тогда Степан.

А на обратном пути, проезжая опять ту деревню, Степан отстал с Фролом и показал неприметный бугорок в лесу...

– Вон они лежат, Аганька со своим стариком.

У Фрола глаза полезли на лоб.

– Убил?!

– Сперва поманила, дура, потом орать начала... Старик где-то подслушивал. Прибежал с топором. Можеть, уговорились раньше... Сами, наверно, убить хотели.

– Зачем?

– Не знаю, – Степан слегка все-таки щадил свою совесть. – Я так подумал. Повисла на руке... а этот с топором. Пришлось обоих...

– Бабу-то!.. Как же, Стенька?

– Ну, как?! – обозлился Степан. – Как мужика, так и бабу.

Бабу зарубить – большой грех. Можно зашибить кулаком, утопить... Но срубить саблей – грех. Как ребенка приспать. Оттого и мучился Степан, и молился, и злился. До сей поры об этом никто не знал, только Фрол. Тем тяжелей была Степану его измена. Грех молодости может всплыть и навредить.

В раннюю рань к лагерю разинцев подскакали трое конных; караульный спросил, кто такие.

– Аль не узнал, Кондрат? – откликнулся один с коня.

– Тю!.. Фрол?

– Где батька?

– А вон в шатре.

Фрол тронул коня... Трое вершных стали осторожно пробираться между спящими, направляясь к шатру.

Кондрат постоял, посмотрел вслед им... И вдруг его резануло какое-то недоброе предчувствие.

– Фрол! – окликнул он. – А ну, погодь.

– Чего? – Фрол остановился, подождал Кондрата.

– Ты зачем до батьки?

– Письмо ему. С Украины, от Дорошенки.

– Покажь.

– Да ты что, Бог с тобой! Кондрат!..

– Покажь, – заупрямился Кондрат.

Фрол достал письмо, подал Кондрату. Тот взял его и пошел в шатер.

– Скажи: мне надо с им погутарить! – сказал Фрол.

– Скажу.

Кондрат вошел в шатер.

И почти сразу из шатра вышел Степан – босиком, в шароварах, взлохмаченный и припухший со сна и с тяжкого хмеля.

– Здорово, Фрол.

– Здорово, Степан.

– Чего не заходишь?

Смотрели друг на друга внимательно, напряженно.

– Письмо. От Петра Дорошенки.

– Ты заходи! Заходи – выпьем хоть... А то, вишь, я какой?

Фрол, умный, дальновидный Фрол, мучительно колебался.

– Не склоняется Петро...

Степан понимал, что происходит с Фролом, какие собаки рвут его сердце – Фрол боится и боится показать, что боится, и хочет, правда, поговорить, и все-таки боится.

– Да шут с им, с Петром. Я и не надеялся шибко-то, ты же знаешь, – непринужденно сказал Степан. – Заходи, погутарим.

Фрол незаметно, как ему казалось, зыркнул глазами по сторонам: лагерь спал.

Степан отметил этот его настороженный волчий огляд.

– Я от Серка жду. От Ивана. Заходи, – еще сказал Степан и пошел в шатер. Шел нарочито беспечным шагом. Рознял вход, вошел в шатер. Не оглянулся.

Фрол остался на коне.

– Пронька, – тихо сказал он молодому казаку, – иди передом.

Пронька не понял. Смотрел на есаула.

– Иди! – сдавленным от волнения и злости голосом сказал Фрол. – А я погляжу...

Пронька слез с коня, пошел в шатер. Фрол остался на коне, стерег глазами вход.

Фрол хорошо знал Степана. Случилось так, как он, наверно, ждал: нервы Степана напряглись до предела, он не выдержал: заслышав шаги казака, стремительно вышагнул навстречу ему с перначом в руке. Обнаружив хитрость друга-врага, замер на мгновение... Выронил пернач. Но было поздно...

Фрол разворачивал коня.

– Погоди, Фрол! – громко вскрикнул Степан. – Фрол!..

Фрол ударил коня плетью... Казак, который оставался на коне, тоже развернулся... Выбежавший на крик атамана Кондрат приложился было к ружью...

– Не надо, – сказал Степан. Подбежал к свободному коню, прыгнул.

И началась гонка.

...Вылетели из пределов лагеря, ударились в степь.

Конь под Степаном оказался молодой; помаленьку расстояние между двумя впереди и третьим сзади стало сокращаться. Видя это, казак Фрола отвалил в сторону – от беды.

– Фрол!.. Я же неоружный! – крикнул Степан.

Фрол оглянулся и подстегнул коня...

– Придержи, Фрол!.. Я погугарю с тобой! – еще крикнул Степан.

Фрол нахлестывал коня.

– В гробину твою! – выругался Степан. – Не уйдешь. Достану.

И тут случилось то, чего никак не ждал Степан: молодой конь его споткнулся. Степан перелетел через голову коня, ударился о землю...

Удар выхлестнул Степана из сознания. Впрочем, не то: пропало сознание происходящего здесь, сейчас, но пришло другое... Голову как колоколом, накрыл оглушительный звон. Степан понял, что он лежит и что ему не встать. И он увидел, как к нему идет его старший брат Иван. Подошел, склонился... Что-то спросил. Степан не слышал: все еще был сильный звон в голове. «Я не слышу тебя», – сказал Степан и своего голоса тоже не услышал. Иван что-то говорил ему, улыбался... Звон в голове поубавился.

– Братка, – сказал Степан, – ты как здесь? Тебя ж повесили.

– Ну и что? – спросил Иван, улыбаясь.

– Выходит, я к тебе попал? Зашиб меня конь-то?

– Ну!.. Тебя зашибить не так легко. Давай-ка будем подыматься...

– Не могу, сил нету.

– Эка! – все улыбался Иван. – Чтой-то раскис ты, брат мой любый. Ну-ка, держись мне за шею... Держись крепче!