Василий Шукшин - Я пришёл дать вам волю [сборник]

– Воеводой кто сидит? – спросил Степан. – Андрей?

– Тимофей Тургенев. На своих стрельцов, какие в городе, у его надежа плохая, он сверху других ждет. Да когда они будут-то! Они пока без признака...

– Много ждет?

– С тыщу, говорят. С Иваном Лопатиным идут. Надо бы, конечно, до их в городок-то войтить. Ах, славно было бы, Степан ты наш Тимофеич, надежа ты наша!.. Отметились бы мы тада!..

– Родионыч, поплывешь со стругами, – велел Степан. – Я с конными и с пешими. Шуму никакого не делай. Придешь, станешь, пошли мне сказать.

– Ладно, – сказал Ус. И пошел к месту, где сволакивали на воду струги. Все же тяготило его подначальное положение, не привык он так. Однако – терпел.

Когда стало совсем темно, двинулись без шума к Царицыну водой и сушей.

Утром, проснувшись, царицынцы действительно обнаружили, что они надежно окружены с суши и с воды.

Воевода Тимофей Тургенев и с ним человек десять стрельцов (голова и сотники, да прислуга, да племянник, да несколько человек жильцов) смотрели с городской деревянной стены, как располагается вдоль стен лагерь Разина.

– Сколь так на глаз? – спросил воевода у головы.

– Тыщ с семь, а то и боле.

Воевода вздохнул.

– Неделю не продержимся... Пропали наши головушки!

В городе гудел набат.

Степан, Ус, Федька Шелудяк, Сукнин, Черноярец, Ларька Тимофеев, Фрол Разин, Матвей Иванов – эти внизу тоже оценивали обстановку.

– Ну? – спросил Степан. – Какие думы, атаманы?

– Брать, – сказал Шелудяк, – чего на его любоваться-то.

– Брать?.. Брать-то брать, а как?

– Приступом! Навяжем лестниц, дождем ночки – и с Исусом Христом!..

– Исус что, мастак города брать? – спросил Ус.

– А как же! Он наверху – ему все видать, – отрезал занозистый Шелудяк.

– Хватит зубатиться, – оборвал Степан. – Родионыч, Иван, какие думы?

– Подождать пока, – сказал Иван Черноярец. – Надо как-нибудь в сговор с жильцами войтить.

– Умное слово, – поддержал Матвей Иванов. – Стены стенами, да ведь и их оборонять-то надобно. А есть ли у них там такая охота? Оборонять-то. А и есть, так...

Подъехал казак, доложил:

– Царицынцы, пятеро, желают Степана Тимофеича видать.

– Давай их.

Подошли пять человек посадских с Царицына.

– Как же вышли? – спросил Степан.

– А мы до вас ишо... Вчерась днем, вроде рыбачить уплыли, да и остались... Нас Стенька Дружинкин упредил. Поговорить к тебе пришли, атаман.

– Ну, давайте.

Стырь с оравой зубоскалов переругивался с царицынскими стрельцами. Те скучились на стене, подальше от начальных людей, с большим интересом разглядывали разинцев.

– Что, мясники, тоскливо небось торчать там? Хошь, загадку загадаю? – спросил Стырь. – Отгадаешь, будешь умница.

– Загадай, старый, загадай, – откликнулись со стены.

– Отгадаешь, свою судьбу узнаешь.

– То, дед, не загадка. Вот я тебе загадаю:

– Стрельца несут хоронить! – отгадал Стырь.

Казаки заржали.

Стырь разохотился:

– А вот – отгадай. Отгадаешь, узнаешь мою тайную про тебя думу.

– Кто будет?

– Скажите в городе, – наказывал Степан пятерым царицынцам, – войско, какое сверху ждут, идет, чтоб всех царицынцев изрубить. А я пришел, чтоб отстоять город. Воевода ваш – изменник, он сговорился со стрельцами... Он боится, что вы ко мне шатнетесь, и хочет вас всех истребить, для того и стрельцов ждет: у их тайный уговор, мы от их гонца перехватили с письмом.

Пятеро поклонились.

– Передадим, батюшка, все как есть. И про воеводу скажем.

– Скажите. Пусть дураками не будут. Не меня надо бояться, а воеводу. Чего меня-то бояться? Я – свой... чего я сделаю?

Пятеро ушли.

Степан позвал Уса:

– Родионыч!..

Ус подошел.

– Останисся здесь. Стой, зря не рыпайся. Я поеду едисан тряхну. За ими должок один есть... И скота пригоню: можа, долго стоять доведется, жрать нечего. Гулять не давай. Не прохлаждайтесь. Караул все время держи. Иван, Федька Шелудяк со мной поедут. А в городе, смотри, чтоб не знали, что я отъехал. Караул держи строго.

– Не долго там.

– Скоро. Они в один перегон отсюда, я знаю где.

Ночью Степан во главе отряда человек в триста, конные, тихо отбыл в направлении большого стойбища едисанских татар. Должок не должок – у атамана с ними дела давние, – а жрать скоро нечего, правда; надо думать об этом.

На другое утро в лагерь к Усу явилась делегация от жителей города. Двое из тех, что вчера были. Всех – девять человек.

– Батька-атаман, вели выходить из города воду брать. У нас детишки там... Какой запаслись, вышла, а они просют. Скотина ревет голодная, пастись надо выгонять...

– А чего ко мне-то пришли? – спросил Ус.

– К кому же больше?

– А как вышли?

– Воевода выпустил под залог – у нас там детишки... А выпустил, чтоб с тобой уговориться – по воду ходить. Детишки там, батька-атаман.

– Скажите воеводе, чтоб отпер город. А заартачится, возьмите да сами замки сбейте. Мы вам худа не сделаем.

– Не велит, поди. Воевода-то...

– А вы – колом его по башке, он сговорчивый станет. С воеводами только так и надо разговаривать – они тада все враз понимают.

– Мы уж и то кумекаем там... По совести, для того и пришли-то – разузнать хорошенько, – признался старший. – Вы уж не подведите тада. Мы там слушок пустили: стрельцы-то, мол, на нас идут, ну – задумались... Вы уж тоже тут не оплошайте...

– Идите и делайте свое дело. Мы свое сделаем.

– Народишко-то, по правде сказать, к вам приклониться желает. А чего же Степана Тимофеича не видать? Где он?

– Он на стружках, – ответил Федор Сукнин.

Жители ушли, еще попросив напоследок, что «вы уж тут... это...»

– Всех есаулов ко мне! – распорядился Ус. – Быть наготове. Начинайте шевелиться – вроде готовимся к приступу: пусть они стрельцов своих на стены загонют. Пусть сами тоже суда глядят, а не назад. Двигайте пушки, заряжайтесь... Шевелись, ребятушки! Глядишь, даром городок возьмем!

Задвигался лагерь. Пошли орать бестолково и двигаться и с тревогой смотрели на стену. Таскали туда-сюда пушки, махали прапорами... И с надеждой смотрели на стену и на въезжие ворота. На стене ладились к бою стрельцы.

Ждал Ус с есаулами: они стояли возле коней, чуть в стороне от угрожающего гвалта. Василий Родионыч то ли вздыхал тихо, то ли тихо матерился, глядя на тяжелые въезжие ворота. Долго ждали.